Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Мужик только презрительно хмыкнул в ответ, и, заметив это, Сыч подошёл к нему и с размаху врезал ему кистенём по рёбрам, приговаривая:

— А это, чтобы ты не думал, что мы сюда шутить пришли, а ты тут будешь хмыкать.

Мужик, было, попытался закрыться от удара рукой, да попробуй от кистеня закройся. Гиря на верёвке облетела руку, и плотно шмякнула его по рёбрам, по левому боку.

Мужик ойкнул и скрючился, хватаясь за бок.

— Что? Хрустнуло ребрышко-то, хрустнуло никак? — ласково интересовался Сыч. — Ну да ничего, у тебя их, рёбер-то, много, на весь наш разговор хватит.

— Храбрые, я смотрю, вы люди, — тяжело дыша, говорил мужик, опускаясь на лавку. Он обратился к Волкову. — Вы бы господин, своего человека угомонили бы, нельзя так с людьми, люди разные бывают. Иной раз ударишь вот так человека, а потом пожалеешь. Крепко пожалеешь.

— Уж не тебя ли мне бояться? — спросил Волков спокойно. — Уж не ты ли такой человек? Ну, отвечай, или велю моему человеку все кости тебе переломать.

— Да нет, не я… Не я, — говорил мужик пересиливая боль в боку и улыбаясь.

Волков дал Сычу знак и тот быстро подошёл к нему и дал тяжеленую затрещину ему по шее. И спросил:

— Ты пекарь Кирхер?

— Что ж так бьёшь-то тяжело? — мужик чесал шею.

— Говори. Или ещё получишь.

— Я Кирхер. Я.

— А чего же ты Кирхер хлеб не печёшь? Тебя все пекарем зовут, — поинтересовался Волков.

— А я и не пёк его никогда, я пекарню прикупил, так дураки стали меня пекарем звать.

— А кто ж ты, раз не пекарь? — продолжал кавалер.

Мужик морщился и врал:

— Из купцов я.

— Да брешет он, экселенц, — заявил Сыч. — Харя у него воровская. Из воров он, из тех, что поумнее, из тех, что деньгу скопили, да скупкой краденного занялись. Авось не самому на разбой ходить, пусть другие под петлёй ходят, а этот решил тут сидеть, да монету считать.

Кирхер глянул на Сыча, опять ухмыльнулся:

— Ишь, и не соврать даже. Всё ты видишь.

— Да уж, повидал таких.

— А нужно-то вам от меня чего? — Спросил Кирхер.

— Ганс Спесивый тебе меч приносил, это мой меч, он у меня его украл. Верни мне мой меч, — сказал Волков просто.

Он не знал наверняка, приносил ли Ганс меч Кирхеру, но говорил это так уверенно, словно знал об этом. И он угадал.

— Приносил, только не взял я его.

— А почему?

— Он просил за него десять монет, меч конечно богатый, стоит этих денег, только когда у него ножны будут, а без ножен его разве что скупщик хлама купит. Богатый господин, которого он может заинтересовать, без ножен не купит. Я и послал его к кузнецу Тиссену, тот может и хорошие ножны сделать, и меч купить, у него деньга не переводится. Всё, больше не нужен я вам? Могли бы и так спросить, надо было мне из-за этого рёбра ломать?

— Ёган, — сказал Волков, — верёвку поищи, этот пекарь с нами поедет.

— Чего? Нет, уговора такого не было, — Кирхер напрягся, помрачнел.

— У меня с тобой никаких уговоров вообще не было, поедешь со мной и укажешь мне этого кузнеца.

— Не поеду.

Кирхер попытался вскочить, на краю стола лежал нож рядом с блюдом, он к нему потянулся, да Сыч смахнул нож со стола, а Кирхеру на горло накинул верёвку, что соединяла гирю и рукоять кистеня, да стал душить пекаря так, что у того лицо в миг стало синим, а Сыч ещё приговаривал:

— Экселенц сказали поедешь, значит — поедешь.

А Ёган уже тащил верёвку, и как подошёл к Кирхеру которого душил Сыч, дал пекарю кулаком в брюхо, и уже после этого они с Сычом повалили его на пол, и, почти без сопротивления, выкрутили тому руки за спину. И поволокли к телеге. А Сыч ещё и спрашивал его:

— А где нам кузнеца-то найти твоего?