Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Когда Волков и Ёган приехали в тюрьму, Иштван Лодочник уже висел на дыбе. Но не сильно мучился, до земли ещё ногами доставал. Сыч пока не злобствовал. Только разговаривал с ним о том о сём, о его жизни воровской. Тут же был сержант и два стражника. Один из стражников услужливо поставил табурет перед Волковым. Тот сел и спросил:

— Ну что, говорит?

— Говорит, — сообщил Сыч, — но куда Ганс подался, не знает. И где Вильму искать, не знает.

— А если кнута получит, может, вспомнит, — предположил кавалер.

— Не вспомню я, господин. Ганс сказал, что поедет в Эйден, пока всё не уляжется. И Бог его знает, врал он или нет, — сипел Иштван. — Отвяжите, дышать тяжко. Рёбра ломит. Я и так всё скажу.

— Вильма где?

— Я её последний раз… Кажется, до рождества видал, больше не видел с тех пор.

— Будешь говорить, значит? — уточнил Волков.

— Буду, господин.

Кавалер дал знак Сычу, тот отвязал верёвку, Иштван упал на пол, Сыч развязал ему руки. Он полежал немного, потом сел, стал разминать затёкшие кисти рук.

Волков подождал немного и приступил:

— Ну, говори тогда, за что тебе Рутт подарила девку и двадцать монет серебра.

Лодочник уставился на него изумлённо, мол, это почему его интересует?

А сам кумекал, сидел, соображал, что ответить.

— Чего лупыдры-то пялишь, или вопроса не слыхал? — пнул его Сыч. — Отвечай, дурак!

Иштван продолжал разминать руки и нехотя заговорил:

— Баржу она просила до Эйдена отогнать.

— Рассказывай-рассказывай, — стоял у него над душой Фриц Ламме, явно не с добрыми намерениями поигрывая петлёй из верёвки.

— А чего рассказывать, приехал человек от неё, говорит, Рутт желает меня видеть, я приплыл на следующий день, она спрашивает, баржу в четыре тысячи пудов с товаром до Эйдена спущу. Я говорю, спущу, чего дашь? Она говорит, тридцать монет.

— Тридцать монет? А не много ли? — спросил кавалер.

— Если честно поедешь, лоцманом, так много, а если баржа ворованная, так немного.

— Значит, ворованная баржа? — спрашивал Сыч. — А хозяин где?

— Так про то ты у Рутт спрашивай, я на баржу поднялся ночью, уже ни хозяина баржи, ни купца на ней не было. Мы с ребятами пришли, сели, до Эйдена за два дня доплыли, там нас человек Рутт ждал уже. Вилли Секретарь его кличут.

— Почему так кличут?

— А он с бумагой всегда ходит и пером, у Рутт давно служит, сам как писарь суда одевается. Всё за Рутт считает и пишет всегда.

— А куда купца и хозяина баржи дели? — спросил Волков.

— Эх, господин, — ухмылялся Иштван, — и купца, и его приказчика, и хозяина баржи, и его помощников теперь уж никто, наверное, не сыщет. Рутт за собой хвостов не оставляет.

— А что за товар на барже был? — интересовался Сыч.

— Самый ходовой — хмель, в Эйдене за него хорошую цену дают. А если ещё севернее спустится — так ещё больше получишь.

— И сколько они за баржу с товаром выручили? — спрашивал кавалер.

— Баржа новая совсем, если даром отдавать, так две тысячи дадут, — говорил Иштван, прикидывая в уме, — а четыре тысячи пудов хмеля… тоже по-всякому две тысячи монет получишь. А то и больше.

— Неужто талеров? — не верил сержант.

— Да уж не пфеннигов, — ухмылялся Иштван.

— Да, — размышлял вслух Сыч, — за четыре тысячи монет не то, что пятерых людишек, даже больше зарежешь…

— Я про пятерых не говорил, я не знаю, сколько на барже людей было. Но обычно такой баржей трое управляют, да купец с помощником едет. А, может, там и вовсе их двое на барже было.

— А девчонку ты сам у Рутт просил, или она монету зажала и с тобою девкой рассчиталась? — спрашивал Волков.

— Нет, девку я сам просил, думал, трактир на дороге поставить. Пивом да харчами приторговывать, да пару шлюх завести, вот и просил девку у Рутт. Она и взяла из приюта самую костлявую.

— А Рутт, как и Вильма, из приюта?

— Все они оттуда, — сказал Иштван.