Вассал и господин - Борис Конофальский (2019)

Ленгфельд кланялся ей в пол, пытался угодить, как мог, хотя и понимал, глядя на ее платье, шарф и кружева, что угодить ей будет непросто.

Она только тронула ноготком лучшую его ткань, как он кинулся и, поднеся лампу, размотал рулон, чтобы госпожа как следует рассмотрела ее. Но она отвернулась без слов, пошла по лавке дальше. Служанка за ней. Он последовал за ними с лампой в руке, не зная, что бы еще ей предложить, и как он рад был, когда она, наконец, произнесла:

— Надобно мне кучера одеть, одежду он свою потерял, есть ли у тебя платье для мужей статных и крепких?

Конечно, у него оно было. Если такую изысканную деву ему и не чем было удивить, так для кучера у него всегда нашлось бы платье. Хоть и не новое, хоть и молью где-то битое, но нашлось бы.

— Да, госпожа, разумеется есть у меня платье. Не мужицкое, ландскнехтов достойное.

— И чулки нужны, и рубахи, и башмаки, — лениво говорила юная госпожа, — и шляпа.

— Все отыщу, — обещал купчина, кланяясь, прикидывая, что с этой девицы он-то уж денег возьмет.

— Зови Игнатия, — сказал Агнес служанке, и та мигом выполнила распоряжение.

Вид пришедшего возницы смутил купца, а кого бы не смутил? Но госпожа говорила с кучером так, что купец подумал сразу, что верен он ей, и побаиваться его перестал, а стал доставать и показывать товар. И показывал он не кучеру, а госпоже, и та только говорила, указывая перстом:

— Те чулки мне по нраву, в пору ли будут ему?

— В пору, госпожа, в пору, — убеждал ее купчишка, — то на великих людей шиты чулки. Коли желает примерить, так пусть берет.

— А колет этот в пору ему будет? — спрашивала она.

— Примерим немедля, — заверял купец, помогая кучеру одеться.

Все брала ему она одежду и брала: и панталоны огромные, все в разрезах, и рубахи с кружевными манжетами, и берет с пером, так как доброй шляпы по размеру сыскать не удалось, и пояс шелковый. А купец был рад, вещи-то все недешевые. И главное, что юная госпожа ни разу даже цену не спросила. У купца уже руки от предвкушения тряслись, кучер уже одет был с головы до ног и башмаки отличные примерял, купец боялся, что сейчас скажет ей цену, а она в крик удариться, он паузу сделал, прежде чем сказать:

— Четыре талера, шестьдесят шесть крейцеров, — он улыбался, склонился до роста ее, чтобы в глаза госпоже заглянуть.

Ждал ответа, торговаться был готов, готов был до трех талеров отступить, если торг пойдет, а то и до двух восьмидесяти, но торговаться не пришлось, юная госпожа сказала ему, беря шаль с лотка:

— Хорошо, только еще шаль эту возьму для дуры совей, — она небрежно кинула шаль своей служанке и достала из кошеля на поясе золотую монету. Показала ему. — Сдача у тебя будет?

Купчишка на монету глянул, опытный он был в торговых делах и в денежных тоже, сразу заметил, что монета стара, и решил еще и на этом заработать:

— Госпожа, гульден ваш не нов, весу много потерял за годы хождения, цена его едва ли больше пятнадцати талеров будет, — изображая большое сожаление на лице, врал Ленгфельд.

И тут девушка заглянула ему в глаза с прищуром, да так, словно до дна души заглянула, сурово спросила его:

— А не врешь ли ты мне, купец?

Будь у купчишки совесть, так он от нее бы покраснел, а так покраснел он от волнения, что вся его торговля может прахом пойти. И он, выдавив из себя улыбку кривую и жалкую, пролепетал:

— Да разве я бы осмелился?

Она смотрела на него подозрительно, ищя подвоха, и лишь подождав, сунула ему в руку потертый талер, на который он даже не взглянул от радости, и произнесла:

— Так сдачу считай.

— Немедля, — кланялся он, отчитывая серебро, — немедля госпожа отсчитаю.

Быстро, пока удача идет, посчитал все, предал серебро ей в ручку бережно и опять поклонился.