Башмаки на флагах. Том первый. Бригитт - Борис Конофальский (2020)

Она краснела так, что все её веснушки, что зимой исчезали, вновь стали заметны. И молча, так как не могла от волнения говорить, давала целовать себе руку всем господам, что просили её об этом.

Последним целовал ей руку Волков. И когда он поднял голову, она улыбалась ему, хоть в её прекрасных зелёных глазах стояли слёзы.

Да, то была победа, как и говорил славный Бертье, но победа та была временная. И это Волков отлично понимал. Если молодой граф от простой неприязни вдруг перешёл к открытой вражде, а по иному всё это дело и не выглядело, то нужно было искать причину.

И единственный человек, который мог ему открыть эту тайну, жил, конечно, во дворце самого графа.

Вернувшись в Эшбахт, всех своих людей он звал к себе в дом на обед. Раз не доели свинью на границе, отчего же не доесть её в тепле и с вином, и с пивом, раз дело прошло удачно.

Все с радостью согласились. С радостью. А вот у него радости особой не было. Пока все рассаживались за стол, едва умещаясь за ним, он ушёл наверх и звал к себе брата Ипполита и Сыча. Монах, зная зачем его зовут, нёс чернильницу, перья и бумагу, сургуч и свечу.

А Сыч присел на стул, молча ожидая, когда господин напишет. Сыч изменился после плена, Волков это замечал. Он стал тише, молчаливее и серьёзнее, что ли.

— Вот, — кавалер указал на письмо, которое монах запечатывал при помощи свечи и сургуча, — нужно отвезти его Брунхильде.

— Но так, чтобы другие-какие люди о нём не ведали? — догадался Фриц Ламме.

— Именно.

— Сделаю, экселенц. Ехать сейчас или подождать до утра можно?

— Дело промедления не терпит. И главное, дождись ответа.

— Ясно, поеду сейчас.

— Деньги есть?

— Три талера, думаю, на это дело хватит, — кивал Сыч.

Он встал и ушёл, а Волков и монах побыли ещё в покоях. Волков думал, а монах собирал писчие принадлежности. Ещё один вопрос, кроме вопроса о молодом графе, не давал кавалеру покоя. И этот вопрос становился всё более насущным, ибо за это с него уже начинали спрашивать, как сегодня спросили за кавалера Рёдля.

— Как ты думаешь, монах, кто растерзал нашего святого человека?

— Ну как же, зверь, конечно, растерзал, — отвечал брат Ипполит.

— Зверь, зверь, а кто он, этот зверь?

Брат Ипполит задумался на минуту, а потом и сказал:

— Он из тех, кто рядом живёт, но не из тех, кто приехал сюда с вами.

— Из тех, кто рядом, из тех, кто рядом, — задумчиво повторял кавалер, глядя перед собой.

— Господин мой, — на пороге появилась Бригитт, она была весела и прекрасна, — а вино я приказала из погреба последнее подавать. Надо будет новое покупать.

— Хорошо, госпожа Ланге, подавайте последнее. Купим, — отвечал он ей.

— А отчего вы грустны, отчего не идёте к гостям? Туда уже и госпожа Эшбахт спустилась.

— Вот как? — Волков вдруг засмеялся. — Хорошо ей будет среди господ, что сегодня про её подвиги слушали.

— Надеюсь, о том ей никто не упомянет, а то будет ей конфуз, — несмотря на его смех, серьёзно сказала красавица. — Пойдемте, господин, негоже заставлять гостей ждать.

Всё вино выпили от радости, и даже Элеонора Августа пила со всеми. Она прислушивалась к тостам, удивлялась им, стала пить первая, когда Волков предложил выпить за здоровье графа, тестя его, и сидела она со всеми долго, и была, кажется, даже весела, и ушла уже вечером, сказав, что ей дурно от духоты. Видно, так и не поняла, что победу праздновали над мёртвым Шоубергом, так как у всех господ хватило такта и трезвости имя это не упоминать.

Но главной женщиной за столом по праву была Бригитт. За неё пили, её прославляли. А Бертье называл её Красной Розой Эшбахта. Отчего красавица краснела и впрямь становилась красивой, как удивительный цветок.

Уже после того, как всё закончилось, она, даже не отдав обычных приказаний домовым слугам, не проследив за уборкой обеденной залы, со смехом потащила кавалера за руку вверх по лестнице в свои покои.