Он подозвал одного из лакеев и велел пригласить к себе Максимилиана, указав на того пальцем. Вскоре Максимилиан пришёл, и Волков сказал ему:

— Передайте госпоже Ланге, что сегодня мы будем ночевать в доме епископа.

— Да, кавалер. Быть ли мне с вами?

— А вас разве не пригласили в гости местные господа?

— Нас с Увальнем пригласили братья Фейлинги ночевать у них. Я слышал, что и Гренеров и фон Клаузевица пригласили другие господа.

— Вот и ночуйте там, а утром чтобы все были у дома епископа.

— Понял, я передам госпоже Ланге ваше пожелания.

Волков чуть подумал и сказал:

— Пусть Увалень проводит её.

Всё равно волнение не покидало кавалера. И епископ, и жена к нему обращались с разными словами, он слушал их вполуха. Даже кивал, соглашаясь, но сам то и дело бросал взгляд на Бригитт и осуждал её лёгкое поведение и особенно её вид. Слишком уж она была откровенна в виде своём, зачем же так волосы распускать? К чему это? Забыла, что ли, что она представляет его дом?

Так и досидел он до конца обеда, думая уже не про дом Фейлингов, который надо было сделать союзником, а всё больше про госпожу Ланге, о том, что она нескромна и слишком много внимания себе берёт, и что платье у неё чересчур ярко. Эти мысли подпортили ему всё настроение от радостного праздника.

После обеда, когда он с госпожой Эшбахт поехал в дом епископа, туда же приехал по приглашению и бургомистр Виллегунд. Так и сидели они вчетвером. Поначалу и госпожа Эшбахт была с ними, но как услышала она их речи и о чём говорят мужчины, так попрощалась и пошла в спальню. А они за вином и продолжили.

— Не буду лукавить, господин кавалер, — говорил бургомистр, — что ни в ком город Мален так не нуждается, как в опытном и славном военачальнике. Помним мы, как за последние десять лет дважды сюда приходили горцы, глумились и издевались. Один раз с трудом мы отбились, за стенами отсиделись, а второй раз так и откупаться пришлось с большою тяжестью и позором. Никогда на памяти моей не было в наших землях воина, подобного вам, да и у курфюрста не было таких.

Волков кивал и благодарил бургомистра, а тот от вина, что ли, вдруг ещё более смелые речи стал говорить:

— Земельная знать всё больше наглеет, вся эта родовая деревенщина хочет себе всё большего; конечно, слыхали вы, кавалер, что молодой граф все земли, что восточнее Малена, алчет себе. Полагая, что старые роды города владеют ими беззаконно.

— Что-то о том слышал, — с видимой отстранённостью отвечает Волков, хотя сам в душе радуется такому раздору между молодым графом и городом. — Спор тот, кажется, древний.

— Древний, — подтвердил епископ. — И город не хочет ему уступать, так как уже давно владеет восточной дорогой. И всеми землями окрест неё.

— А чью же сторону примет герцог в этом споре? — сразу спросил Волков.

— Конечно же, сторону своих родственников. Мален — главная его опора и поддержка тут, на юге его земли, — сказал епископ.

— Так и будет, — согласился с ним бургомистр, — нас герцог бесконечно обременяет своими просьбами и пожеланиями, словно город Мален его податной мужик, а родовую земельную знать графства он и войной не беспокоит. Когда они в последний раз воевали за его Высочество? Они уже и не помнят, как воевать, уже и в доспехи не влезут, если придётся.

— А вы слышали, бургомистр, — заговорил опять епископ, — что господина Эшбахта они звали на дворянский суд?

— Конечно, — оживился тот, — об этом три дня у нас все говорили. Как осмелились и, главное, за что? За то, что человек на честном поединке отстаивал честь своей жены! Это просто возмутительно!

— Думаю, что городу нужно укрепить свои связи с господином Эшбахтом, — задумчиво произнёс отец Теодор. — Думаю, и кавалеру, и городу то пойдёт на пользу.

— Господа из города уже говорили со мной о дороге, что надобно построить между городом и моим поместьем, — вспомнил Волков.