Будьте моим мужем - Ксюша Иванова (2020)

— Зачем тогда вообще ездил сюда? Зачем приучил к себе? Заставил привыкнуть? Мне Полинка с утра до поздней ночи о тебе твердит: "Дядя Паша, дядя Паша!" Кирилл тобой восхищается! А со мной зачем… Я только-только вспоминать начала, что такое жить по-настоящему, что такое любить живого человека…

Решив, что сказала все, я развернулась и шагнула в сторону подъезда. Внутри бурлила и клокотала обида и злость, а к глазам подступали слезы. Но успела сделать всего пару шагов. Догнал. Обнял сзади. Уткнулся лицом в волосы и прошептал:

— Повтори то, что ты сейчас сказала!

— Зачем ездил сюда?

— Не это…

Жаркий шепот, твердые мышцы на груди, к которым прижималась моя спина, руки кольцом сжимающие, оглаживающие талию, бедра, останавливающиеся под грудью… Это все было так ново для меня, а особенно моя странная реакция — до сих пор я никогда вот так моментально, от одного прикосновения не загоралась страстью. Мне вообще такие врыжения раньше казались преувеличением, глупыми женскими выдумками — что такое "безумная страсть"? Как так "потеряла голову от желания"? Да, я испытывала сексуальное желание к Андрею, но не всегда и не сразу! Для того, чтобы оно возникло меня еще целовать, ласкать было нужно. А тут… просто смотреть на Пашу порой было чревато возбуждением! Может, дело в том, что он сам такой — эмоциональный, страстный, чувтвенный? Или просто мы подходим друг другу в физическом плане? Он настаивал:

— Повтори!

А я уже с трудом могла вспомнить, о чем говорила только что.

— Ты нравишься моим детям…

Я тоже шептала, потому что мне не хватало воздуха, потому что сердце стучало где-то в горле, потому что внезапно ослабли ноги, и только Пашины руки удерживали и не давали упасть.

— Ты издеваешься надо мной?

— Я люблю тебя.

46. Павел

Это было несправедливо. Я давно уже сам хотел сказать ей эти слова. И неправильно, чтобы женщина говорила их первой! Но слышать их… от Эммы слышать было странно. Я вроде бы и рад был, так рад, что не мог отпустить ее — прижал к себе, поймав уже у самой двери. Но в то же время подумалось, что я должен был рассказать ей обо всем раньше. Получается, просто не оставил выбора! Влюбил в себя, а теперь в кусты?

Как же быть? На что решиться? Позволить себе быть рядом с нею, рядом с детьми? Или сначала к врачу сходить? Вылечиться? Или, если не вылечиться, то хотя бы разобраться, что со мной не так? Обычно я легко находил выход из любой ситуации, но сейчас не получалось… И ее близость с ума сводила! Я с удивлением и даже недоверием прислушался к собственным ощущениям — ни на грамм не уменьшилась моя страсть! Безумно хотел… И вот так, спиной к своему телу прижимая, рисовал в уме совершенно неприличные картинки, которые здесь, возле подъезда можно было бы даже назвать развратными…

— Паша, — она развернулась, обняла за талию, положила голову на плечо. — Я не боюсь тебя. Ты никогда меня не ударишь! Не говори так больше! И мы вместе с тобой к врачу сходим, хочешь?

Ну не мог я, как бы ни хотел, как бы ни убеждал сам себя, не мог отказаться от её нежности, от её близости, от нее… Не знал, что сказать. Стоял, прижав к себе удивительную женщину, сокровище, так неожиданно попавшее мне в руки. И когда открылась дверь подъезда, и высунулась чубатая голова Кира, я даже не подумал разорвать наши объятия — пусть видит, пусть знает, как обстоят дела!

— Ну идите уже домой! Сколько можно здесь стоять? Там дети без мамы спать отказываются ложиться!

Она дернулась, готовая бежать — укладывать, успокаивать — в своем репертуаре. Но я задержал.

— Кир, две минуты продержись!

— Окей, дядь Паш!

Остановил. Развернул ее к свету, чтобы видеть реакцию, и сказал: