На одной площади рядом со входом в метро я насчитала четыре разбитых фонаря. В голове раздался серьезный голос Кристера. Если бы он узнал, что я решила поехать сюда, он кивнул бы и назидательно произнес: «Это настоящая Швеция, Майя. Вот так она выглядит». Но это не настоящая Швеция. Как Эстермальмсторг или стокгольмские шхеры или Страндвэген не настоящая Швеция. Уродливая – не значит настоящая.

Я перешла площадь и присела на остановке проверить карту. Одной рукой я держала телефон, другой сжимала в кармане баллончик. Я говорила себе, что я не расистка и что я не боюсь этих людей. В голове звучал мамин голос: «Проявлять осторожность не значит бояться». Я сверилась с картой. Самир жил в пяти минутах ходьбы от станции метро. Когд автобус отъехал (водитель так спешил, что поехал с еще открытыми дверьми), я встала и пошла по асфальтированной дорожке. Я шла одна. Никто не выгуливал собаку, никто не толкал коляску с ребенком, никто не совершал пробежку, никто никуда не шел, кроме меня. Я шла мимо граффити, мимо разобранных велосипедов, прицепленных к опрокинутым стойкам, сквозь пропахший мочой туннель и мимо двух пустых детских площадок.

Самир жил на первом этаже дома, где все квартиры были съемными. Дом был словно из фильма про жизнь трудных подростков в пригороде, только без вампиров, вязаных шапок, дедушкиных велосипедов и снега. Мои шаги гулко звучали в подъезде. Дверь без кодового замка была приоткрыта. Дверь в квартиру Самира была прямо у лифта. Я позвонила, и мне открыл юноша, похожий на него как две капли воды. Я не успела представиться, как в прихожую вышел сам Самир.

Его отец и мать были дома. Я не знала, что у Самира были младшие братья, но сходство было столь разительным, что никакого сомнения в родстве не было. Я представилась и думала, что меня пригласят в кухню. Ее было видно из прихожей, больше похожей на узкий коридор, заполненной пустыми коробками. Я думала, родители Самира захотят со мной поговорить, спросить, откуда мы с Самиром знаем друг друга, что они заставят меня присесть, угостят кофе или чаем, шоколадным тортом или еще как-нибудь выразят свою заинтересованность. Но ничего подобного. Мой приход не вызвал у них ни капли интереса. Только раздражение. Мать Самира сказала что-то на непонятном мне языке и удалилась. Папа принял протянутую руку, но тут же выпустил, не представляясь, и вернулся к телевизору, по которому передавали футбольный матч двух неизвестных мне команд.

Телевизор был просто огромным, в два раза больше нашего. Сперва я думала, что звук отключен, но потом заметила, что он смотрел телевизор в больших зеленых наушниках.

Я не поняла, почему Самира так расстроил мой приход. Потому что я не предупредила, что приду? Но он тоже заявлялся ко мне без приглашения. Так все и началось. Я не требовала, чтобы он представил меня родителям в качестве девушки, но он мог хотя бы сказать: «Это Майя, мы учимся в одном классе».

Мы могли бы пойти в его комнату. Я хотела посмотреть, как он живет. Ничего, если он делит комнату с братьями. Мне было плевать на такие вещи.

Мне хотелось сказать ему: «Тебе нечего стыдиться, мне это все не важно». Но почему-то я не могла. И я молчала. Только выдавила «Мы можем поговорить?» или что-то в таком стиле.

Самир топтался на месте в кроссовках, в которых я никогда его не видела в школе. Еще на нем были блестящие спортивные штаны. Униформа пригорода, подумала я.

– Пойдем пройдемся, – сказал он.