Зыбучие пески - Малин Джиолито (2017)

Краем глаза я видела, как побледнел Кристер. Этот вопрос не был одобрен им заранее. Он потянулся за микрофоном, словно хотел отобрать его, но американка жестом дала понять, что хочет дослушать. Самир переложил микрофон в другую руку – подальше от Кристера.

– Школьное правление постановило, что результаты не следует воспринимать всерьез, что все это саботаж со стороны группы учеников с целью помешать учебному процессу.

– Но? – спросила американка. Все ее внимание было приковано к Самиру.

Кто-то из публики крикнул: «Давай конкретней, Самир!» Один из отцов крикнул: «Парень, ты, по-моему, перепутал лекцию!», но Барби подняла руку, и снова воцарилась тишина.

– Продолжай.

– Никто не воспринял выборы серьезно, но это хороший пример того, как на нас влияет политика. Мы привыкли думать, что все проблемы в европейских странах вызваны беженцами, войной у границ Европы и исламистским терроризмом – вещами, которые наши политики не могут контролировать. Это все, что мы слышим из телевизора. Исламисты – наша самая большая угроза. Но одновременно миллиардеры богатеют, а нищие нищают. Но об этом никто не говорит. Я хочу сказать, – Самир прокашлялся, – что людям стоит чаще обсуждать влияние экономической ситуации на благосостояние граждан и связи демократии с экономикой и общественной жизнью. Что вы об этом думаете?

Парень в задних рядах завел «Интернационал», по залу раздались смешки, но Барби снова подняла руку, призывая, подобно Иисусу, собравшихся молчать.

– Самир, так тебя зовут? Самир, скажи, почему ты считаешь, что социальные противоречия входят в спектр экономических вопросов?

– Мне кажется, что экономистам стоило бы использовать свои знания для того, чтобы решать реальные проблемы общества. Новость о том, что государство собирается инвестировать миллиарды долларов в инфраструктуру, воспринимается совершенно по-другому, когда знаешь, откуда берутся эти деньги. Но сегодня мы слышим только о том, что государство тратит все деньги на беженцев.

Что-то случилось с улыбкой американки. Она улыбалась по-другому. Не сразу я поняла, что это настоящая улыбка. Она придала Самиру уверенности.

– Разумеется, когда речь идет об инвестициях, всегда возникает вопрос, кто будет платить по счетам. И никто не отваживается сказать правду: что заплатят все собравшиеся здесь, например.

Зал загудел. Атмосфера изменилась. Я наблюдала такое раньше, когда в одной комнате собиралось слишком много взрослых, желающих объяснить тебе, как все обстоит на самом деле.

Я прямо чувствовала, как отцы вдоль стен лопаются от желания объяснить Самиру (и Барби), что они ни в чем не смыслят. Потому что нет у них никаких проблем с беженцами. Вообще никаких. В Швеции прекрасно развита промышленность. Мы найдем работу и дом для каждого новоприбывшего. Только не надо повышать налоги.

Я знала, что именно это они хотят сказать, потому что не раз слышала папины рассуждения на эту тему. Отцы в зале уже забыли, что им велено было не задавать вопросы. Несколько подняли руки, прося микрофон. Они уже забыли, как это – тянуть руку вверх, и выглядело это довольно неуклюже. Некоторые всем своим видом выражали мысль «Какой милый, но наивный мальчик, все мы в молодости были идеалистами». Кто-то театрально шептал: «Мы пригрели коммуниста на груди». Кто-то хихикал. Американка не обращала на них внимания. Она присела на стул.

– Ерунда, – выкрикнул парень, который ранее напевал «Интернационал». Барби подняла глаза:

– Ты правда так думаешь? – спросила она, ослепляя публику своей белоснежной, как в рекламе зубной пасты, улыбкой. Улыбка словно говорила: «Я на вашей стороне. Не беспокойтесь, я не буду обсуждать политику иммиграции. Я ничего об этом не знаю. Мы будем говорить о государственных расходах, о соцподдержке. Это вас больше устроит, не так ли?»

Сделав паузу, она продолжила: