Зыбучие пески - Малин Джиолито (2017)

Во время прогулки – ранней или послеобеденной, Дорис сидит на бетонной скамейке в метре от меня и курит самокрутки одну за другой, так что во рту у нее все время сигарета. Дым стоит вокруг нее столбом, словно она кастрюля с приоткрытой крышкой. Со мной она не разговаривает, даже не отвечает на приветствия. Не поднимает глаз, не кивает, не бормочет себе под нос. Однажды в дождливый день я заметила, что она вздыхает над неработающей зажигалкой, но мою она не попросила, только продолжала щелкать, пока, наконец, не загорелось пламя. Запалив сигарету, Дорис испустила вздох облегчения, больше похожий на стон. Что она испытывала в тот момент? Радость? Облегчение? Или эмоции, понятные только ей одной?

Когда мне было двенадцать лет, я спросила маму, в каком возрасте можно спать с мальчиком. Мама ответила: тогда, когда желание настолько сильно, что тебе плевать, что думает твоя мама и все остальные, потому что ты жить без него не можешь. Тогда это правильный момент. Я думала, она так ответила, чтобы показать мне, что мыслит современно, и что секс должен доставлять удовольствие. Мне же этот ответ показался искусственным. Но мама была права. Мне стоило прислушаться к ее словам. До встречи с Себастианом я не понимала, что такое секс. Но когда в начале наших отношений он касался моей кожи, и меня бросало в жар, я начинала понимать значение маминых слов. Конечно, я все равно считала ее нелепой, но теперь знала, что в ее словах был смысл. И когда отношения с Себастианом стали пресными, я оказалась готовой на все, лишь бы снова испытать эту страсть. Хоть с первым встречным.

Хотя тут я лукавлю. Самир не был первым встречным. И он дал мне снова почувствовать эту страсть. Я не могла насытиться им. С ним тоже было сложно, он давал мне то, без чего я не могла жить, но это не делало меня счастливой.

Скучнее Дорис человека не придумаешь. Она привлекательна как личность так же, как мокрые штаны, а еще она жирная и абсолютно бесформенная. Как американцы. Она напоминает мне игрушку, в которую я играла в детстве: палку на подставке, на которую нужно нанизывать разноцветные пластмассовые кольца. Сначала самое широкое кольцо, потом поуже и так далее. Или разноцветную пружинку «Слинки», которая умела «бегать» по ступенькам (такие были популярны во времена маминого детства).

Дорис двигается крайне медленно. Колесико за колесиком. Но по большей части сидит неподвижно. Я спрашивала Суссе, за что она сидит. Но Суссе запрещено рассказывать. Но что бы это ни было, сложно представить Дорис на свободе. За решеткой ей явно комфортнее. Если открыть слово «заключенная» в старом словаре девятнадцатого века, можно увидеть расплывчатое фото женщины, поразительно похожей на Дорис. Только тюремная одежда изменилась. И нет, Дорис не в тюремной одежде. Она в спортивных штанах, резиновых тапочках, толстых носках и толстовке. И поверх всего этого гигантская ветровка с огромными карманами. Там она держит табак и, судя по всему, дюжину утопленных котят.

Каждый раз, оказываясь с Дорис на прогулке, я фантазирую на тему преступлений, которые она совершила. Приходится напрячь воображение, чтобы выдумывать новые и новые преступления. Дорис слишком старая, чтобы сидеть за убийство новорожденного младенца. Слишком толстая и неповоротливая, чтобы сидеть за убийство мужа (разве что если она задавила его своим весом). К тому же сложно представить, кто хотел бы жениться на такой женщине, как Дорис. Как и сложно поверить, что Дорис могла испытывать такие сильные эмоции, как желание задавить кого-то насмерть. Дорис самая уродливая женщина из всех, кого мне доводилось видеть за всю жизнь.