Могила моей сестры - Роберт Дугони (2016)

Она снова переложила телефон в другую руку, размяла пальцы свободной руки и подышала на них.

– Когда ты вернешься? – спросил Кинс.

– Не знаю. Здесь ожидается страшная метель. Надеюсь, не позже понедельника.

– Нас метель уже застала. Слышно, как машины посыпают дорогу песком. Терпеть не могу, когда они это делают. После этого едешь, как по кошачьему туалету. Я оставлю запрос по телефону и поеду домой. Позвоню тебе, как только что-нибудь узнаю.

Как только она дала отбой, телефон зазвонил.

– Я еду в тюрьму, – сказал Дэн. – Мы устроим пресс-конференцию, когда Хауза отпустят.

– Куда он собирается направиться оттуда?

– Я еще не говорил с ним об этом. В этом есть некоторая ирония.

– В чем?

– В первый день его свободы погода всех нас сделала узниками.

Глава 50

Рой Каллоуэй не поехал домой. Он поехал туда, где в последние тридцать пять лет своей жизни проводил каждый день, в солнце и дождь, будни и выходные. Туда, где чувствовал себя наиболее комфортно, лучше, чем дома. И почему бы нет? На работе он проводил больше времени, чем дома. Он сел за рабочий стол, стол с царапинами на углу, куда шериф привык класть ноги, стол, за которым, как он говорил, найдут его бездыханное тело, потому что он не уйдет, пока дышит или пока кто-то не возьмет кран, чтобы вытащить его, вопящего и дрыгающего ногами, с его рабочего места.

– Принимай звонки, – сказал он дежурному сержанту, после чего откинулся в кресле, положил ноги на стол и стал покачиваться, глядя на вставленную в рамку форель, которую когда-то выловил. Может быть, пришла пора уступить желаниям жены и выйти на пенсию. Может быть, пора выловить еще сколько-то рыб и улучшить результаты в гольфе. Может быть, пора уступить место Финлею и дать тому, кто младше, проявить себя. Может быть, пора побаловать внуков. Это звучало неплохо. Это звучало правильно.

Это звучало как бегство от трудностей.

А Рой Каллоуэй никогда не бегал от трудностей. Он в жизни никогда ни от чего не бегал. И не собирался начинать сейчас. И также не собирался смягчать их. Пусть его назовут упертым, своевольным, пусть говорят про его гонор. Как угодно. Ему наплевать. Пусть привлекают ФБР, Министерство юстиции, хоть морскую пехоту, кого угодно, черт возьми! Он никому не уступит свой стол и свою должность без борьбы. Они могут строить предположения. Могут говорить, что доказательства были подозрительны. Могут говорить про нарушение закона. Но не могут этого доказать!

Ни по одному пункту.

Так что пусть приходят со своими обвинениями и указующими перстами. Пусть приходят со всей своей спесью. Со своими речами о справедливости системы правосудия. Они ничего не знают. Представления не имеют. А у него было двадцать лет, чтобы обдумать все это. Двадцать лет на сомнения, правильно ли поступил. Двадцать лет, чтобы утвердиться в том, что он знал с тех пор, как только они все вместе приняли решение. И не изменил бы ничего, ни одного своего шага, черт возьми!

Он достал из нижнего ящика стола бутылку «Джонни Уокера», налил на два пальца и отпил, ощутив жжение. Пусть приходят. Он будет здесь, будет ждать. Каллоуэй не имел представления, сколько прошло времени, когда его мобильник зазвонил, вернув из воспоминаний в настоящее. Мало кто знал его телефон. Определитель номера сообщил, что звонок из дома.

– Ты едешь домой? – спросила жена.

– Скоро поеду, – ответил он. – Уже заканчиваю.

– Я смотрела новости. Печально.

– Да, – сказал он.

– Снегопад все сильнее. Лучше выезжай, пока еще можно. Я разогрела ужин.

– В такой вечер это звучит подходяще. Я скоро буду.