Следствие ведут знатоки - Ольга Лаврова, Александр Лавров (2017)

— Все, милок, бывает. Жизнь — она баба шутливая. Васькин спозаранок бананы принимал. Час принимает, другой принимает, проголодался, отойти нельзя. Начал жевать. Не знаю, сколько он съел, на мой вкус более пятка не умнешь. Ну, однако, кого-то задело. Комсомольский прожектор нарисовал в стенгазете сатиру: вот этакий круглый, по колено в банановых очистках. И подписали из басни: «Васькин слушает, да ест». Мам-Тоня и вкатила ему «за незаконное распаковывание и употребление на личные нужды». Позавтракал!

— А вы его недолюбливаете, Демидыч.

Демидыч удивлен.

— Васькина?.. — Подумав, соглашается. — Ну, может, маленько. Шаршавый мужик.

Возвратившийся Васькин наливает себе еще кружку.

— Иди, дед. Спасибо за пиво.

— Доброго здоровья, — старик бодро ковыляет к двери.

— Так на чем мы остановились? — спрашивает Васькин, снова спокойный и уверенный.

— Вы убеждали меня, что ваш отдельный случай объясняется тем, что подобных случаев вообще много.

— Убедил?

— Нет. Это не доказательство.

— Как кому. Мы, конечно, университетов не кончали…

— Зачем прибедняться! Вы кончили педагогический техникум, Владимир Тарасович.

Упоминание техникума Васькину неприятно.

— Короче говоря, вагонов с помидорами от совхоза «Южный» я не принимал. И сменщик мой, Малахов, тоже.

— Малахова я спрошу отдельно.

Покидая территорию базы, Знаменский застает все того же стража.

— Я следователь, помните?

— Чего ж не помнить…

— К вам просьба.

— Ко мне? — без интереса переспрашивает старичок.

— Списки работающих на базе от посторонних организаций сохраняются?

— Списки? Смотря когда.

— Конец апреля.

Вахтер нацепляет очки, лениво роется в ящике стола. Наконец извлекает схваченные скрепкой листки.

— Вот, нашлись, — сообщает он с некоторым удивлением.

— Проверьте, пожалуйста, последние числа, четвертый цех.

Вахтер неторопливо листает свои бумаги.

— С 28-го по 30-е записаны студенты.

— Разрешите взглянуть?

* * *

На скамейке в жилом квартале сидит, скучая, некрасивая девица с авоськой. Из подъезда выходит Томин и направляется куда-то по улице. Девица трогается следом. Томин сворачивает за угол, останавливается, и преследовательница через некоторое время почти натыкается на него.

— Доброе утро, прелестная незнакомка!

Девица глупо таращится.

— Сегодня мы с авоськой. За покупками?

— А вам что за дело? — несколько оправясь, огрызается она.

— Вы положительно ко мне неравнодушны. Что бы это значило?

— Не приставайте, пожалуйста! Я с незнакомыми…

— Недолго и познакомиться. Я, например, из уголовного розыска. А вы? — и тоном, не допускающим возражений, требует: — Попрошу документы!

— Еще чего! — хорохорится девица.

— Тогда — «пройдемте»?

Девица колеблется, но все же раскрывает сумочку и вытаскивает паспорт.

— Нате. Подумаешь!

— Благодарю. — Томин быстро пролистывает страницы и возвращает паспорт. — Вы мне чрезвычайно симпатичны. Запомню фио и адресок.

* * *

В той же конторке, где разговаривал с Васькиным, Знаменский беседует теперь с Малаховым, вторым кладовщиком. У Малахова детское лицо, в глазах постоянная то ли задумчивость, то ли грусть. Говорит он немного бессвязно. По временам начинает присочинять, увлекается, искренне верит тому, что рассказывает, смакует драматические эффекты, с удовольствием пугается.

— Должен быть третий. Обязательно. Круглосуточно принимаем-отпускаем. Но нету. Умер он. Погиб. Хороший старик, жалко. Петр Иванович. Под самосвал попал. Прям рядом с базой. Зимой еще. Он пьющий был — и под самосвал. В лепешку. Все кости до единой переломало, — и, расширив глаза, Малахов повторяет: — До единой косточки!

— Отчего же не берете третьего кладовщика!