Королева Бедлама - Роберт МакКаммон (2010)

«Да, убийствами, — подумал он. — Но ради какой-то цели. И для его целей не нужно меня убивать. А нужно для его целей, чтобы я понял ту загнутую страницу. Бог ты мой, — вдруг понял Мэтью, — Маскер хочет, чтобы я ему помог?

Помог — что сделать?»

Но больше сегодня он не мог об этом думать, закрыл блокнот и положил его на стол. Потом встал, поставил фонарь на первую ступеньку, где открывшаяся дверь его бы сбила, предупредив Мэтью звоном. Свечку он решил не гасить — пусть догорит сама.

Он разулся, растянулся на оленьей шкуре и быстро погрузился в сон. Но последним образом в мозгу был не подкрадывающийся Маскер, не безмолвная Королева Бедлама, не преподобный Уэйд, рыдающий на кафедре, ничего из того, что могло было бы быть. Он увидел лицо Берри Григсби напротив себя за столом в «Рыси», золотистое и веснушчатое в свете фонаря, глаза ее смотрели прямо на него, и голос вызывающе спрашивал: «Отчего бы это мне прятаться?»

Глава двадцать девятая

Утро было жуткое, потому что Мэтью, проснувшись, в первый момент не мог вспомнить, то ли события вчерашнего дня действительно случились, то ли это был мерзкий сон. Проснулся он на полу, на оленьей шкуре, в тусклом сумраке, освещенном отдушинами под потолком, с блокнотом Эбена Осли на столе. Все тело ныло после грубой хватки Маскера, воспоминания о разрушении гончарной все еще плясали в мозгу. Мэтью снова крепко зажмурился ненадолго и замер лежа, будто отключаясь от жизни, пока не наберет сил снова ее воспринимать.

Ох, как же спина затекла! Он встал, недоумевая, как индейцы могут так спать.

Первым делом надо было зажечь спичку и засветить фонарь. Свеча догорела почти дотла, но огарочек остался, и огрызок фитиля все-таки зажегся. Мэтью сейчас чувствовал себя именно таким огрызком фитиля. Потом в этом жалком освещении он взялся за блокнот — удостовериться, что ему не померещилось. Снова перелистнул к загнутой странице, поднес ее ближе к свету и стал рассматривать нацарапанные карандашом имена и цифры.

Он предположил, что это имена воспитанников. «Ту» рядом с именем «Джейкоб» означало, что это второй Джейкоб в группе,[5] но фамилия его неизвестна — как у Джона Файва. Строки цифр представляли собой загадку. И еще были обозначения «Отсев» и «Чепел», а рядом с ними что-то вроде дат. Пятое мая, двадцатое и двадцать девятое июня. В последней строке не было ни обозначений, ни даты. Мэтью посмотрел на слово «Отсев».

«Отсев»? Интересно.

Потом его внимание привлекло слово «Чепел». Да, часовня[6] в приюте есть — тесная комнатка, где стоят несколько скамеек. Во времена Мэтью иногда заходил пастор удостовериться, что воспитанники следуют праведному пути. А без этого часовня была бы просто обычной холодной спальней.

От последнего слова что-то тревожно шевельнулось в нем. Список недавних «наказаний» Осли? И этот негодяй должен был свои мерзости творить именно в часовне, будто не было других мест?

Но в этот контекст не вписывалось обозначение «отсев». Если это действительно так, то отсеян при отборе для какой цели? И кем? И почему при последней фамилии никаких обозначений?

Он подумал, что надо определить время ведения блокнота. Вероятно, заполнив один блокнот. Осли тут же переходил к следующему. И этот может быть и пятым, и пятнадцатым. Если исходить из дат в списке, этот конкретный том деяний и подвигов Осли был начат где-то на второй неделе мая.

Снова затрещал фитиль, и Мэтью подумал, что пора вернуться в мир. Желудок также решил подать голос и напомнить, что неплохо бы и позавтракать. Посмотрев на часы, Мэтью был потрясен, увидев, что уже почти восемь. Наверное, он устал куда сильнее, чем сам думал, потому что обычно просыпался в шесть. Мэтью плеснул себе в лицо воды из миски — ни мыла, ни полотенца не было. После завтрака он решил зайти в парикмахерскую побриться и вымыться, потому что поры у него были забиты и песком дороги, и прахом разрушения.