По ее следам - Т. Ричмонд (2016)

Я не дам ему испортить Рождество. С таким нетерпением ждала праздника, хотелось навестить родных, отведать маминой стряпни, побыть немножко «тетей Алисой». Подростком я мечтала вырваться из этого пригородного болотца, а теперь меня непреодолимо тянет обратно, особенно когда нервы на пределе – домой, домой. В детскую спальню, где мы с Мег проводили долгие воскресные дни, полные ленивой неги; туда, где носились велосипеды и пахло барбекю, где кто-то неумело и фальшиво играл на флейте, где перед компьютерными экранами виднелись силуэты людей; где по вечерам на кухнях собирались семьи, а по утрам на крылечках и мокрых лужайках сидели окрестные коты, дожидаясь, пока их впустят в дом; и малышня, играющая под окнами, звала «Ма-а-ам!» настойчиво и нежно. Что теперь скажут мама с папой? Им нравится Люк. Но они не знают, какой он на самом деле: ленивый, нерешительный, по-мальчишески беззащитный и вспыльчивый. Ах да, новый пункт в этом списке – он патологически неспособен сохранять верность.

Алиса, какая же ты дурочка. Тебя так легко обвести вокруг пальца.

– Мразь! – крикнула я. Стоило на пару минут перестать печатать, как на экране появилась заставка: Люк в солнечных очках, снят с нижнего ракурса. Я вскипела от бешенства: и здесь он! Удалить.

Через некоторое время я перестала читать его сообщения. Прокручивала до самого конца и нажимала красный крестик.

Неужели все закончилось? Полтора года. Греческий ресторанчик на Дин-стрит. Приятель его друга. Одна-единственная фраза от незнакомого человека, которого я вряд ли увижу снова.

Поклялась себе, что не буду ему звонить, не буду писать, не буду плакать и не позволю ЭТОМУ захватить меня снова.

Мне даже удалось выполнить первые два пункта.

Надо печатать дальше. Только подумайте, какая ирония – только что удалила все фотографии Люка и вот, пожалуйста, заполняю ноутбук мыслями о нем. Однако останавливаться сейчас никак нельзя, хотя руки кажутся тяжелыми и непослушными – бледные, бесформенные конечности.

Клише. Сплошные клише.

«Двадцатипятилетняя девушка ненавидит себя. Но Люка Эддисона она ненавидит больше».

На улице тихо, на дороге ни одной машины. Я не звоню ему. И не пишу.

Бью по клавишам неповоротливыми пальцами, и мои сумбурные отрывочные мысли превращаются в черные буквы на экране. Комната кружится, хотя я трезва. Что ж, напиться – это недолго.

Пиши, Алиса, пиши… не останавливайся.

Надо думать о хорошем. Впереди Рождество. А потом февраль и встреча выпускников в Саутгемптоне. Значит, вот каково это – быть несчастной? Так и буду тянуть до тридцати, отчаянно цепляясь за важные даты?

Сообщение от Бена. «Вааааау, какие люди! Когда встретимся?»

Еще девчонкой я часто воображала себе любовные драмы, будучи уверенной, что без них невозможно стать настоящей женщиной. Даже сочиняла стихи, переполненные возвышенной чушью. Реальность оказалась совсем другой: разрываешься между ненавистью и любовью и увязаешь в мелочах – надо ли отключать телефон, что говорить коллегам, если они спросят про Люка, и что делать с билетами в театр «Глобус» на следующий четверг?

Люк Эддисон – лжец.

Новое слово дня. Лжец. Сволочь. Или Прага. Предательство. Или наивность. Огромный выбор.

Пожалуй, я на время перестану вести дневник.

Лучше бы он умер. Лучше бы я умерла.

Мег так и не перезвонила.

«Буду в твоих краях в начале февраля. Целую!» – написала я Бену. Вот и новый кавалер нашелся. Секундное удовлетворение от этой мысли быстро увяло от легкого чувства вины.

За окном было совсем тихо – так тихо, как бывает в городе ночью. «Здравствуйте, старые друзья!» – сказала я вслух, приветствуя ночь, тишину и усталость, давившую на веки. Записывать это не было сил.

Вот последняя строчка на сегодня:

«Если я не переживу разрыва, Люк об этом пожалеет».

* * *

Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 7 сентября 2012 г.

Ларри!