Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

Мазарини хотел отомкнуть ее своим ключом, но рука его дрожала так сильно, что он никак не мог попасть в замочную скважину.

– Позвольте мне, – сказал д’Артаньян.

Мазарини дал ему ключ; д’Артаньян отпер и положил ключ себе в карман; он рассчитывал воспользоваться им на обратном пути.

Подножка была опущена, дверца открыта; Мушкетон стоял у дверцы. Портос сидел внутри кареты.

– Входите, монсеньор, – сказал д’Артаньян.

Мазарини не заставил просить себя дважды и быстро вскочил в карету.

Д’Артаньян вошел вслед за ним. Мушкетон захлопнул дверцу и, кряхтя, взгромоздился на запятки. Он пробовал отвертеться от этой поездки под предлогом своей раны, которая еще давала себя чувствовать, но д’Артаньян сказал ему: «Оставайтесь, если хотите, мой дорогой Мустон, но предупреждаю вас, что Париж запылает этой ночью».

Мушкетон не расспрашивал больше и заявил, что готов последовать за своим господином и за д’Артаньяном хоть на край света.

Карета поехала спокойной рысью, не внушавшей ни малейшего подозрения, что ее седоки очень спешат. Кардинал отер себе лоб носовым платком и огляделся.

Слева от него сидел Портос, справа д’Артаньян. Каждый охранял свою дверцу и служил кардиналу защитой. На переднем сиденье, против них, лежали две пары пистолетов: одна перед Портосом, другая перед д’Артаньяном. Кроме того, у обоих друзей было по шпаге.

В ста шагах от Пале-Рояля карету остановил патруль.

– Кто едет? – спросил начальник.

– Мазарини! – с хохотом ответил д’Артаньян.

Волосы стали дыбом на голове кардинала.

Шутка пришлась горожанам по вкусу; видя карету без гербов и конвоя, они никогда бы не поверили в возможность такой смелости.

– Счастливого пути! – крикнули они.

Карету пропустили.

– Что скажете, монсеньор, о моем ответе? – спросил д’Артаньян.

– Вы умный человек! – воскликнул Мазарини.

– Да, конечно, – сказал Портос, – я понимаю…

На середине улицы Пти-Шан второй патруль остановил карету.

– Кто идет? – крикнул начальник.

– Откиньтесь, монсеньор, – сказал д’Артаньян.

Мазарини так запрятался между двумя приятелями, что совершенно исчез, скрытый ими.

– Кто идет? – с нетерпением повторил тот же голос.

Д’Артаньян увидел, что лошадей схватили под уздцы. Он наполовину высунулся из кареты.

– Эй, Планше! – сказал он.

Начальник подошел. Это был действительно Планше; д’Артаньян узнал голос своего бывшего лакея.

– Как, сударь, – сказал Планше, – это вы?

– Да, я, любезный друг. Портос ранен ударом шпаги, и я везу его в его загородный дом в Сен-Клу.

– Неужели? – сказал Планше.

– Портос, – продолжал д’Артаньян, – если вы можете еще говорить, мой дорогой Портос, скажите хоть словечко нашему доброму Планше.

– Планше, мой друг, – сказал Портос страдающим голосом, – мне очень плохо; если встретишь врача, будь добр, пришли его ко мне.

– Боже мой, какое несчастье! – воскликнул Планше. – Как же это случилось?

– Я тебе после расскажу, – сказал Мушкетон.

Портос сильно застонал.

– Вели пропустить нас, Планше, – шепнул ему д’Артаньян, – иначе мы не довезем его живым: у него задеты легкие, мой друг.

Планше покачал головой, как бы желая сказать: «В таком случае дело плохо!»

Затем обратился к своим людям:

– Пропустите, это друзья.

Карета тронулась, и Мазарини, затаивший дыхание, вздохнул свободно.

– Разбойники! – прошептал он.

Около заставы Сент-Оноре им попался третий отряд; он состоял из людей подозрительной наружности, похожих скорее всего на бандитов, это была команда нищего с паперти Святого Евстафия.

– Готовься, Портос! – сказал д’Артаньян.

Портос протянул руку к пистолетам.

– Что такое? – спросил Мазарини.

– Монсеньор, – сказал д’Артаньян, – мы, кажется, попали в дурную компанию.

К дверце подошел человек, вооруженный косой.