Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

Таково же было мнение и Коменжа, и он, успокоенный, удалился. Атос остался один в просторной комнате, где, согласно приказанию кардинала, с ним обращались вполне почтительно. Но чтобы составить себе точное понятие о своем положении, он стал терпеливо ждать обещанного посещения Мазарини.

Глава XLI

Ум и сила

А теперь перейдем из оранжереи в охотничий павильон. В глубине двора, там, где за портиком с ионическими колоннами виднелись псарни, возвышалось продолговатое здание, словно протягивавшее руку к другому строению – оранжерейному павильону, образуя вместе с ним полукруг, окаймляющий парадный двор. Это и был охотничий павильон, в нижнем этаже которого заключены были Портос и д’Артаньян. Сидя вместе, они коротали, как умели, долгие часы в ненавистной им обоим неволе.

Д’Артаньян прохаживался взад и вперед, как тигр в клетке, уставившись глазами в одну точку, и по временам глухо рычал, проходя мимо решеток широкого окна, выходившего на просторный задний двор замка.

Портос безмолвствовал, находясь еще под впечатлением прекрасного обеда, остатки которого были только что убраны.

Один казался безумным, но на самом деле размышлял; другой, казалось, размышлял, тогда как на самом деле спал. Но во сне его мучили кошмары, о чем легко было догадаться по его прерывистому тяжелому храпу.

– Вот уже начинает темнеть, – сказал д’Артаньян. – Должно быть, часа четыре. Скоро будет сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь.

– Гм, – пробормотал Портос вместо ответа.

– Да слышите ли вы, соня? – сказал д’Артаньян, раздраженный тем, что кто-то может спать днем, когда ему стоит неимоверного труда заснуть ночью.

– Что? – спросил Портос.

– То, что я сказал.

– А что вы сказали?

– Я говорю, что скоро сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь, – повторил д’Артаньян.

– Вы сами в этом виноваты, – сказал Портос.

– Как? Я виноват?

– Да, ведь я предлагал вам выйти отсюда.

– Выломав решетки и двери?

– Конечно.

– Портос, люди вроде нас с вами не могут уйти так просто, как вы думаете.

– Ну а я, – возразил Портос, – ушел бы отсюда совсем просто, без затей, и, по-моему, вы напрасно от этого отказываетесь.

Д’Артаньян пожал плечами:

– Все равно, если мы и выйдем из этой комнаты, то ведь этим дело не кончится.

– Милый друг, – сказал Портос, – мне кажется, вы сегодня немного лучше настроены, чем вчера. Объясните мне, почему дело не кончится, когда мы выйдем из этой комнаты?

– Очень просто: не имея оружия и не зная пароля, мы и пятидесяти шагов не сделаем по двору, как наткнемся на часового.

– Ну и что же? – сказал Портос. – Мы убьем часового и заберем его оружие.

– Так, но прежде чем умереть (ведь эти швейцарцы так живучи!), он закричит или застонет, и это привлечет караул. Нас окружат и схватят, словно лисиц, – это нас-то, львов, – и бросят в какой-нибудь каменный мешок, где мы даже не будем иметь утешения видеть это ужасное серое небо Рюэя, похожее на голубое небо Тарба не больше, чем луна на солнце. Черт возьми! Если бы у нас за стенами этого здания был хоть один человек, который мог бы дать нам все сведения об этом замке – о расположении комнат, о распорядке жизни, одним словом, обо всем, что Цезарь, как мне говорили, называл «нравами и местоположением»!.. Ах, и подумать только, целых двадцать лет я скучал, не зная, чем заняться, и мне ни разу не пришло в голову приехать в Рюэй и изучить его!

– Что же из этого? – сказал Портос. – Давайте все-таки выйдем отсюда.

– Милый друг, – сказал д’Артаньян, – знаете, почему кондитер никогда сам не делает пирожных?

– Нет, – ответил Портос, – любопытно было бы узнать.

– Потому, что он боится их перепечь или положить в них кислого крему.

– Что дальше?

– Дальше то, что его поднимут на смех. А кондитер не должен никогда позволять над собой смеяться.

– Но какое отношение к нам имеют кондитеры?