Однако я сильнее, поэтому легко укладываю на спину, падаю сверху, собираясь ударить кулаком, но Ирка хватает меня за руку. И я почти отбрасываю, но вовремя останавливаюсь, потому что никогда не смогу причинить этой женщине боль.

- Пашенька, милый, - садится она рядом со мной на бордюр, гладит лицо, стирая кровь, - это не он, - выдыхает, замечая, что я успокаиваюсь.

- Прости, - качнув головой, тру переносицу.

Как же это просто, оказывается. Я и она, вот так, решать что-то вместе. Пашенька, надо же. Костяшки на руках болят, а я не могу оторваться от глаз, что смотрят на меня со странной нежностью.

- Это Петр Иванов, - шепчет Ира, растирая мои руки, - он сбил твою собаку, и меня тоже он.

- Кто? – не понимаю, о чем она.

Мой противник угомонился. Он шатается, перепачкался в грязи и садится рядом с нами, предварительно потрогав холодный камень. Так и сидим на бордюре втроем.

- Меня Саня зовут, - протягивает он окровавленную ладонь.

Я пожимаю руку.

- Паша.

- Это тачка ее мужа, - смотрит на Иру, потом снова на меня. - Петька Иванов сегодня попросил отогнать ее в центр.

Он выплевывает изо рта какую-то кровавую жижу, а потом прибивает носком ботинка.

- Я тебя убить вначале хотел, а потом жена рассказала правду, и я понял, что она сама виновата. С годами простил, принял, но ты у меня, как красная тряпка перед лицом.

- За что простил? – сжимаю голову в тиски, она противно ноет, а Ирка гладит мое плечо.

- Мы с Петькой с детства дружили, - достает он блестящую фляжку из бардачка и снова садится рядом, выпивая, - мы занимались тут легкой атлетикой, бегали, у нас была даже идея посветить этому жизнь. Хотели стать учителями физкультуры, олимпиады по бегу выигрывали, хотя соревновались только друг с другом. Но потом родители запихнули его в Универ, он уехал в Москву, а я остался, в болоте по колено. Он пошел по карьерной лестнице, с муженьком ее связался.

Он снова смотрит на мою Ирку, непроизвольно закрываю ее плечом.

- Какое-то время я ездил к другу. Там я и увидел свою будущую жену, - делает еще один глоток, - я влюбился, она совсем молоденькая была.

Не понимаю, зачем он все это рассказывает? Мне нет никакого дела до его жены.

- Когда я услышал, что мать ее мечтает баром заведовать, я загорелся этой идеей, нашел придорожный по дешевке. Привозил их сюда несколько раз, уговаривал переехать, в Москве за такие деньги ты ничего не купишь. Я тогда не знал, что она тебя через дорогу увидела. Мать ей рассказала, что ты тот спасатель, что из трубы ее вытащил.

И все становится понятно. Я отворачиваюсь. Прошлое накрывает меня с головой, не хочу, чтобы Ира знала об этом, мне стыдно. Это то, что разочарует ее.

- Я думаю, что нам пора, - пытаюсь встать, но он настаивает на разговоре.

- Думал, она ко мне переехать загорелась. Мать уламывала вернуться к Пику. А оказывается, ты стал для нее чем-то вроде ожившей фантазии.

Ну почему сейчас? Ну как такое вообще возможно? Ира смотрит на меня, потом на него.

- О чем он говорит, Паша? – спрашивает моя любимая докторша.

Она чем-то встревожена, она чернее тучи. А теперь еще я со своей гнусной историей.

- Я с ума сходил по ней, - продолжает сын Прокофьевны, - я выхаживал ее с восемнадцати лет, предложение ей сделал на третьем свидании. А она...

Он хватает меня за грудки, в нос ударяет кислый запах спиртного из открытой фляжки.

- Ты ведь даже имени ее не знаешь.

Но теперь уже поздно.

- Не знаю, - качаю головой.

- Она потом поняла, что беременна...

Ирка убирает руку, перестает гладить мое плечо. Она смотрит на землю.

Вот она невидимая стена, неоштукатуренная, с кусками раствора между кирпичами, она опускается, разделяя нас с Ирой.

- Что? - поворачиваюсь, в недоумении.

Но Саня, похоже, решил добить меня окончательно.