Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо (2020)

— Что здесь происходит? — послышался позади меня голос Риммы Евгеньевны.

Дорохов опустил руку и прошипел:

— Выметайся из моего театра, Евгения!

Я позволила себе усмехнуться и дерзко бросить:

— А Олег Сергеевич уже в курсе, что он ваш? Ложь нынче так дорого стоит?

— Женя! — строго одёрнула меня Римма Евгеньевна.

— Римма Евгеньевна, вам всего хорошего, — сухо кивнула ей я и, подобрав сумку, направилась к распахнутой двери. За ней возле моего папы с вытаращенными глазами стояли Элка и Архангельская. О, они видели! Прекрасно, расскажут всем, не щадя языка своего.

Я ещё раз обернулась на немую сцену и красную щёку злого гения и как можно громче сказала: — У меня есть доказательства. И знаете что, Игорь Дмитрич? Вы лучше не забывайте. Помните, что я вам сказала. Неспокойных снов!

И я пересекла порожек кабинета, словно выпала из одной нереальности в другую. Практически строевым шагом направилась к выходу. Папа за мной. Я вывернула из служебного коридора на беломраморные плиты пола, и почувствовала пустоту. Впереди и сзади. Вакуум. Мост сожжён, хотя он сгорел раньше и не по моей вине. В образе больше не было проку, гнев выкипел, остался лишь осадок. Он неизбежен, как накипь на душе, которую не растворить лимонной кислотой. На меня накатила слабость, а с нею слёзы, которые я проглотила. Здесь их никто не увидит.

Я знала, что у меня нет доказательств, и я не могу оправдаться, потому что почти ничего не знаю. Да и если бы знала, я не смогла бы рассказать полиции, потому что не имею права подставлять Серёжу. Какая бы хреновая ни была жизнь впереди, он спас её. Я ему обязана, и я буду молчать. Это цена любви.

Серёжа. Мой Илья Муромец, мой Терминатор. Или не мой… Всё, как в сказке. — Сердце сжалось в комок, словно сама Снегурочка в самом финале балета перед тем, как растаять. — Никто не знает, где он, но рядом его нет. Возможно, и не будет — он мне ничего не обещал. А папа говорит, что в реальной жизни чудеса не случаются. Занавес. Сказка кончилась. Про балет и про меня. Всё…

Мои ноги стали ватными, голова закружилась, перед глазами поплыло, я еле устояла. Всклокоченный, белее потолка, и я б сказала, без лица папа подхватил меня под руку и сказал:

— Теперь домой, дочурка. А на эту сволочь найдём управу! Кстати, я всё записал на диктофон…

Глава 31

Женя

Нет, мы не поехали в аэропорт, а хотелось. В мутной, нездоровой реальности с запахом валерьянки и вина я что-то ела, может быть, даже торт. Папа говорил, Валентина Павловна тоже. Утешали? Возмущались? Я не слышала.

В моей голове гремел оркестр — финальное адажио из «Щелкунчика». Скрипки, басы, виолончели, арфы, торжественные разрешения аккордов, как саундтрек к кадрам из памяти. Вот я падаю на конкурсе в Москве и подворачиваю ногу. А в следующем году там же получаю третье место. Мой первый день в театре, я выскочила не на своём месте в ряду в кордебалете, а потом таращилась, глядя, как Элка с Ирой уминают гамбургер прямо за кулисами в балетных пачках. Выпускной в Академии, когда Ане Трошиной стало плохо, над ней суетилась наша врач, а я думала только о том, чтобы не сбиться в фуэте. Двор Академии, где мы, как гимназистки, гуляли, оторванные от нынешнего века меж высокими стенами, пахнущими позапрошлым веком, а в наушниках веселился Джастин Бибер. За все эти годы Бибер растворился куда-то, а классическая музыка укоренилась, стала частью организма, жизненно важной, как вода. Зато вечная боль в ногах ощущается как нечто нормальное, просто неизбежное зло. Представилась воздушность балетной юбки в Жизели и мурашки от ощущения полёта при прыжках через всю сцену. И темнота… Я закрыла глаза, в спектакле жизни выключили свет.

— Можно устроиться в другой театр, — звучало раздражающим эхом рядом. — Можно деток во Дворце культуры учить, а почему нет?