Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо (2020)

Я думала о том, что меня нет больше в театре, и Серёжа меня не найдёт… А жив ли он? На свободе ли? Помнит обо мне? Или тут тоже время расставаться с иллюзиями и привыкать к пустой, голой, как гранитная пустыня, реальности. В горле сжался комок, я запила его чаем.

«Тебе никто не поверит», «Так бы ещё станцевала где-нибудь…», «Никуда не возьмут» — бродило в голове, и я чувствовала себя, наверное, так же, как пациент, которому поставили смертельный диагноз. Лучше б Серёжа меня не спасал…

Я с громким скрежетом отодвинула стул и пошла собирать вещи. Вытащила чемодан из-под кровати и начала нервно кидать в него вещи из шкафа. Кучу платьев на плечиках перебросила на кресло. В гостиной Валентины Павловны часы на стене пробили полночь — самое время превратиться в тыкву. В дверь позвонили.

— Кто это? — ошеломленно пробормотала из кухни Валентина Павловна.

И пошла открывать, шаркая тапочками. Папин лёгкий шаг послышался следом за ней. Я замерла.

— Здравствуйте! Извините, что поздно и без звонка, — прозвучал привычным безапелляционным тоном голос Риммы Евгеньевны. — Я к Жене. Она здесь?

— Да, проходите, пожалуйста…

— Она в комнате прямо по коридору, — добавил папа.

Я не пошевелилась, зависла над чемоданом в розовой пижаме. По спине пробежал холодок. Ещё один букет плохих новостей я просто не выдержу. Захотелось поспешно захлопнуть дверь и запереться, но было поздно.

— И снова здравствуй, — сказала наша педагог.

Я зажмурилась, моля Вселенную послать мне сил, и развернулась к ней с улыбкой.

— Римма Евгеньевна? Здравствуйте! Какими судьбами?

— Не дерзи. Ты знаешь, какими. — Наша статная королева с седым каре осмотрела мою комнатку, скривилась при виде мягких игрушек и цветочков на обоях. — Собираешься?

Я убрала ворох платьев с кресла и кивнула.

— Садитесь, пожалуйста. Может, чаю, кофе, торт? Вина?

— Празднуешь? — Она села в кресло, будто на трон.

— Есть что, — усмехнулась я. — Осталось раздать конфеты соседям и можно считать, что поминки прошли удачно.

— И конфеты, и торт действительно лучше отдать соседям, — позволила себе улыбку Римма Евгеньевна. — А хоронить себя не стоит.

Я резко села напротив неё, на кровать. Мне теперь не до грации!

— А что остаётся?! Ах да, вот тут мне предлагают в ДК идти работать, можно ещё в стриптиз или растяжку преподавать… Вагон перспектив!

— Всё сказала? — посмотрела на меня неодобрительно Римма Евгеньевна.

Я насупилась, как бурундук, и буркнула:

— Когда надежды нет, сарказм — лучшее, что спасает от депрессии.

— Я всегда говорила, что ты умная девочка, Женя.

— Кому? — удивилась я.

Римма Евгеньевна не ответила. Она встала, прошлась по моей комнатке в девять квадратов, взглянула на картину, которую я привезла из Венеции, и оперлась бёдрами о подоконник. Запахло озоном от задетой ею ветки герани. Римма Евгеньевна указала подбородком на мой чемодан:

— Это правильное решение, Женя. Но неверный настрой. Я всё ждала, когда ты проявишь себя, а ты за этот год сначала терялась, потом осваивалась, потом стала, как все. Да-да, я видела твои выступления на автомате, ужас кошмарный. Даже думала выгнать. Но вчера и сегодня, наконец, это была ты — та, которая действительно может!

— Сегодня я не выступала…

— О, — рассмеялась Римма Евгеньевна, — ещё как выступала! Па с пощёчиной было очень выразительным! Parfaitement[19]!

Она захлопала, продолжая смеяться, а я ей в такт заморгала, не понимая, та издевается или в самом деле довольна.

— Я думала, вы отчитывать меня приехали…

— Вот ещё! Отставь это отцу, — махнула изящно рукой педагог. — Такие мерзавцы, как Дорохов, сами напрашиваются. И вообще: вовремя сделанная оплеуха крайне необходима каждому мужчине, который забыл, что такое честь и достоинство.

— Вы на моей стороне? — не могла поверить я, поднимаясь с кровати.