Прощённые долги - Инна Тронина (2016)

– И такое бывает, – солидно подтвердил ещё один гость. – Моя сестра в уборной хотела повеситься, когда сказали про болезнь Дауна у ребёнка. Оставила его, не взяла. Теперь тоже всё молится, кается. Кто-то убедил, что Богу виднее, и надо было принять свой крест.

– Как твоя фамилия-то? – поинтересовался Лобанов. – Малышева?

– Нет, я красивую фамилию оставила даже после развода, – призналась Наталья. – Разве можно сравнить? Только не хотела Андрея тут позорить, а отцу-то уже равно на том свете. Да и был-то он тот ещё жук-навозник.

– Нехорошо так об отце родном! – поджала губы одна из местных интерш. – Он жизнь тебе дал. Да, к тому же, уже покойник, а о них нельзя плохо вспоминать.

– Кто б забрал у меня эту жизнь! – вдруг с невыразимой болью крикнула Наталья. – Провались она пропадом! Квартира, машина, это, – она подергала себя за колье и серьги, – ещё не всё, что человеку нужно. А грех давний, долг на мне камнем висит, и не отделаться от него никогда. Я уж и в церкви ходила, и с батюшками говорила, и монахинями в Пюхтице – ничего не помогает. Хочу хоть на Рождество в Палестину съездить. Может, кто-то там дело посоветует. В Москве, месяц назад, сразу после путча, меня к одному очень известному магу на приём привели. Так он сказал, что вину мою только искуплением снять можно. А как, где искупить – не знает. Просто так просить прощения можно в пустяковых случаях. А мой грех – один из самых тяжких. Страшную вещь он сказал – такое только кровью смывают…

– Ну, Фея, ты и завела на радостях! – ухмыльнулся Лобанов. – Тебе, наверное, проблеваться надо. Было – и было, а потом прошло. Все равно назад его не вернёшь. И чего вы, бабы, только о мужиках плачетесь, будто других скорбей нету?

– А это и есть моя главная скорбь!

Наталья с вызовом прищурила свои прекрасные карие глаза. Всегдашняя лёгкая улыбка пропала с её уст, и лицо выглядело напряжённым, злым.

– Андрей был задвинут на своих лошадях, на трюках и карате. Баба ему была нужна только для постели, а так он меня почти не замечал. Я сидела дома одна, как собака. Думала, ребёнком займусь – не сбылось. Да, завела себе любовника! Просто с горя, потому что муж мой приползал поздно вечером, весь вымотанный тренировками и съёмками. Он ведь жуткий эгоист, все мысли только себе. Нет бы поговорить, утешить, пообещать, что всё будет хорошо. Нет, все должны только вокруг него вертеться, как вокруг Солнца. Короче, залетела я снова, а сама не знаю, от кого из них. Фирмач тогда у меня был уже, иностранец. А тут Андрей возьми да позвоночник сломай! Конечно, я в шоке была, даже плохо помню, как решилась на аборт. Главное, думала, всё разом оборвать, не упустить шанс. Озирский и здоровый-то был ещё тот фрукт, а больной и вовсе, как я думала, в могилу меня загонит. Врачи никаких шансов ему не давали. Кто же знал, что он такой упрямый? Другие-то каскадёры, когда травмы получали, часто спивались, катились по наклонной. Кое-кто и руки на себя наложил. Думаю, что без Ленки, царствие ей небесное, и тут так же было бы. Что ж, я рада, что она двоих детей Андрею родила. А я вот и одного не сумела…

– И чего ты воешь до сих пор? – грубо спросил Лобанов, опрокидывая в себя энную стопку водки. – Вы оба живы и здоровы. Молодые ещё, найдёте себе утеху. Поглядела бы с моё на горе людское, чтобы каждый день – одни покойники, по-другому бы запела. Хорошо тут у тебя! – Матвей оглядел банкетный зал отеля. – Не моя контора с ломаной мебелью! Зажралась ты тут, Фея!

– Не понять тебе, полену, – всё тем же безжизненным голосом ответила Наталья. – Это надо женскую, тонкую душу иметь. Я всё вспоминаю, как пришла в больницу, в Куйбышевскую, документы на развод подписывать. Андрей на меня так грустно посмотрел, а потом подписал. Не выругал, не ударил. Не в его это характере, чтобы таким смиренным быть. Думала, матом покроет при всех…

– И не мешало бы, – заметил Лобанов. – Он, наверное, слабый был после операции. Под наркозом всё иначе видишь.