Я Пилигрим - Терри Хейз (2015)

Все огни стали красными: я понял, что техники достигли пределов своих возможностей и прекратили попытки как-то улучшить картинку. Библиотека осталась на экране в наполовину сформированном виде, как безмолвное напоминание о неудаче. Бледный техник наклонился к монитору и, указав на один из темных участков, сказал что-то по-итальянски. Директор и реставраторы внимательно разглядывали это место, но, похоже, никто ничего не увидел.

Техник, не слишком уверенный в своей правоте, выделил этот участок сеткой. Игнорируя красные огни, он дал изображение крупным планом и, манипулируя с пикселями, сделал еще одну попытку извлечь из него истину.

Ничего.

Подошел его коллега и задал какую-то команду. Участок, выделенный сеткой, преобразился: черное стало белым, словно перед нами возник негатив. Внезапно мы все увидели нечто: вертикальное очертание, словно вошедшее в кадр извне. Оба компьютерщика работали быстро, на пределе оперативных возможностей программного обеспечения и жестких дисков. То и дело на экране появлялись предупреждения, но техники тут же отменяли их. Красные огни больше не вспыхивали.

Парни продолжали свои попытки, но им не удавалось добиться никакого существенного улучшения. Возникшие контуры дразнили нас, но и только. Тогда они вернули изображение из негатива в прежний вид, убрав сетку и крупный план.

И фигура все-таки появилась! Нечеткое, призрачное очертание превратилось в человека, стоящего у камина. Невозможно было даже различить, мужчина это или женщина, что, впрочем, не столь уж и важно. Главное другое: в комнате определенно находились двое.

Директор и его команда мгновение смотрели на экран, а потом заметно повеселели. Оба техника вскочили со своих мест и принялись обниматься с коллегами.

Я улыбнулся и зааплодировал. Эти люди не знали и никогда не узнают, что благодаря их усилиям следопыт вернулся в дело и снова вышел на тропу.

Глава 29

Я распахнул дубовые двери в ночь, такую ясную и бодрящую, что старая булыжная мостовая и фасады времен эпохи Возрождения показались мне живыми, как пейзаж в какой-то странной видеоигре. О том, что я нахожусь в реальном мире, напоминали лишь толпы людей на улицах. Такси нигде не было видно.

Мне нужно было сделать два телефонных звонка. Ожидая, когда ответят на первый из них, я миновал внешние камеры наблюдения у реставрационной мастерской и вышел на широкую улицу.

Лейла Кумали взяла трубку, и я без лишних предисловий сказал ей, что располагаю фотографией, на которой запечатлен неизвестный, находившийся в библиотеке вместе с Доджем за шесть минут до того, как его убили. Кумали ответила мне ошеломленным молчанием.

Я рассказал ей, что директор реставрационной мастерской галереи Уффици готовит полный отчет, который пошлет ей вместе с копией фотографии.

– Я сообщу об этом своим коллегам, – наконец произнесла женщина-коп, явно разочарованная своим поражением. Губка Боб и его дружки, наверное, не слишком-то обрадуются этой новости. – Похоже, у нас нет иного выбора, кроме как сегодня же начать расследование убийства.

– Очень хорошо, – сказал я.

– Как вы догадались, что Додж был не один? – спросила она, не сумев скрыть нотку былого пренебрежения.

– Из-за наркотиков и бинокля. Его не берут с собой, когда идут любоваться фейерверками.

– Зачем же ему понадобился бинокль?

– Попробуйте воспроизвести ситуацию шаг за шагом. Очевидно, некто знал, как незаметно проникнуть на территорию поместья, – начал объяснять я, все еще высматривая такси. – Он вошел в дом и обнаружил Доджа в библиотеке. Это был его друг или знакомый: если бы хозяин не знал этого человека, он поднял бы тревогу. Я почти уверен, что гость наплел ему небылиц о каком-то бедствии. Во всяком случае, он рассказал Доджу нечто, сильно его взволновавшее. Что-то ужасное, вырвавшее беднягу из головокружительного наркотического опьянения, но одновременно сломавшее его бешеную волю к жизни.