Тебе желаю счастья - Олли Ро (2021)

Стоит ли вам рассказывать, как нежно и ласково скользил его язык…

Как аккуратно, но настойчиво проникал в меня…

Как восхитительно мягко его губы посасывали, причмокивали, прищипывали и что-то неразборчиво шептали…

Как любимые наглые пальцы гладко вошли внутрь, задевая точки, которые самой мне не удалось найти ни разу, и задвигались ритмично, глубоко, безжалостно, буквально выколачивая стоны, всхлипы и угрозы телесных повреждений, если вдруг кое-кто решит остановиться.

Я совру, если скажу, что никогда не фантазировала на тему орального секса со Стасом. В своей голове я вообще весьма изобретательна и свободна от комплексов и предрассудков. Но действительность и мечты не идут ни в какое сравнение! Это как представлять себе прыжок с парашютом — да — волнительно, да — крышесносно, да — не сравнимо ни с чем… Но… понимать головой и ощущать нервными клетками — абсолютно разные вещи.

Так и сейчас.

Меня лихорадочно потряхивало, руки вцепились в длинный ворс ковра, легкие сокращались часто и рвано, сердце горячо выталкивало по венам вскипевшую кровь, пальцы на ногах поджимались в такт пульсирующему в кульминационном экстазе лону, позвоночник выгнулся дугой, а глаза закрылись и под веками вспыхнули радужные пятна.

Со стороны, скорее всего, было похоже не на оргазм, а на изгнание дьявола, но внешняя моя оболочка утратила важность, оставляя на первом месте лишь волны наслаждения, заставляющие парить в невесомости.

— Ты само совершенство, Стрекоза, — тихо произнес Стас.

Прямо надо мной на дне черных колодцев бушевало неистовое пламя. Калинин не улыбался. Он с серьезным видом впитывал каждую мою эмоцию, плещущуюся через края. Такой красивый. Такой родной. Такой мой.

Обхватила руками мужскую шею и жадно прильнула к губам, целуя неспешно, нежно, ласково, рассыпаясь на миллиарды искр от ощущения своего вкуса на нем и в нем.

Кажется, он не ожидал, потому что напрягся, дернулся, словно пытаясь отстраниться. Почти как я в начале. Это странно, ведь подобный жест присущ скорее таким неопытным девственницам, как я, нежели мужчинам, состоявшим в отношениях с одним и тем же человеком практически половину собственной жизни.

Так дело не пойдет, решила я, и обхватила Стаса еще и ногами, целуя глубже и настойчивее, клеймя, присваивая, заявляя свои права. Пусть знает, как нужен мне. Пусть чувствует. Срастается с этим навечно.

Не пущу.

Мой.

И Стас расслабляется, перехватывает инициативу, делится пожаром внутри себя, посыпая угли моей страсти хрустящим хворостом свежих ласк.

— Я люблю тебя, — выпаливаю без раздумий, едва мужские губы соскальзывают на шею.

Не могу больше держать это в себе. Пусть не догадывается, а слышит! Пусть точно будет уверен, что ему не показалось. И пусть… Пусть делает с этим, что хочет.

Я люблю.

Точка.

Калинин отстраняется, но лишь настолько, чтобы взглянуть в мои глаза. Мне страшно. Мне до боли в сердце хочется, чтобы и он меня любил. Хоть чуточку.

— Я ничем не заслужил этого, маленькая. Это несправедливо.

— Я знаю. Прости.

— Но я заслужу. Обещаю.

— Стас…

— Я тоже люблю тебя, Феврония Савельева. Но ты не верь мне на слово, верь поступкам. И однажды в твоем сердце не останется места для сомнений.

— Поцелуй меня…

— Я всю тебя зацелую. Залижу. Залюблю. Затрахаю. Ты только будь собой. И будь моей. И ничьей больше.

— Я уже я. И я твоя. И ничья больше. А ты? Ты будешь моим и только моим?

— Вот он я. Бери.

— И возьму.

И взяла.

Толкнула на лопатки, взобралась сверху, бесстыдно скользнув влажной промежностью по упругому прессу. От остроты ощущений мы оба зашипели. Глядя сверху вниз на завороженное лицо Калинина, неспешно расстегнула пуговки на манжетах и воротнике, плавно стянула переставшее сопротивляться платье, отбросила в сторону лифчик. Он, конечно, красивый, но…

Вот она я.

Как есть.