Среди тысячи слов - Эмма Скотт (2020)

– Я не говорила «да», – сказала она, и ее наполненные слезами глаза отчаянно удерживали мой взгляд. – Но и не помню, чтобы говорила «нет». Не вслух. У меня не было голоса. Но внутри… – она покачала головой. – Внутри я кричала это слово.

Слова повисли в воздухе, ужасные, непоколебимые. Я тяжело сглотнул острый комок боли, ярости и беспомощности. Я пытался найти слова. Сказать или сделать что-то, чтобы все это стало неправдой. Я хотел разбудить ее, вытащить из этого кошмара. Схватить и увезти далеко отсюда. Усадить в пикап и поехать. Переключить передачу и поехать, превышая скорость, забрать нас из этого мира в какое-нибудь волшебное чертово место под названием «Этого Никогда Не Происходило».

«Если бы этого никогда не происходило…»

Беспомощность, словно петля, висела вокруг моей чертовой шеи. Я гадал, как Уиллоу выносила это. День за днем. Весь день. Всю ночь. Как она вообще еще тут стояла? Пьяная и измученная болью, да, но стояла здесь.

Она пожала плечами и вытерла глаза рукавом.

– Вот и все, да? Я не сказала «да», но и не помню, чтобы сказала «нет». Не вслух…

– Что потом произошло? – спросил я сквозь сжатые зубы.

«Скажи мне, что эта сволочь сейчас в тюрьме. И из него выбивают дерьмо каждый день».

Уиллоу снова пожала плечами – ужасный жест беспомощности.

– Наступило следующее утро. У меня так болела голова, что казалось, будто мозг пытался вырваться из черепа. Я сожгла порванное белье. Оттерла кровь с простыней. Я сорок пять минут принимала обжигающий душ. Я постаралась стереть все свидетельства, словно ничего никогда не происходило.

– Ты никому не рассказала, – сказал я.

– Рассказать кому-то… – она покачала головой. Невозможно. Рассказать полиции, что Ксавьер Уилкинсон, сын мультимиллиардера и главного исполнительного директора компании напоил меня чем-то и… и… изнасиловал меня? – Придушенный всхлип парализовал ее на секунду при этом слове, но она проглотила его. – Папа потерял бы работу. Они бы натравили на нас армию адвокатов. Мы бы разорились. Не говоря о том, что нужно было рассказать, что на мне было надето и что я делала. Сколько пила и кто видел, как я с ним танцевала, толкаясь и трясясь телом перед всеми, словно хотела этого.

– Но…

– Нет, есть еще кое-что, – сказала она. – Мы флиртовали все лето. Я встретила его четвертого июля на вечеринке в Хэмптонсе. Мы начали переписываться. И сообщения стали… чем-то большим. Они зашли слишком далеко, и пока я… – она пыталась встретиться со мной взглядом, но не могла. – Я отправила ему фотографию. Свою. Топлес. Он попросил, и я это сделала. Теперь она у него. Все еще. Он всем покажет, если уже этого не сделал, и я… я…

Внезапно она согнулась, и ее вырвало выпитым алкоголем на бетон. Я поспешил к ней и придерживал волосы, пока ее рвало. Зная, что это резкое опустошение имеет больше общего с ее историей, чем с алкоголем.

Когда внутри больше ничего не осталось, она оттолкнула меня и откинулась на стену, хватая ртом воздух, выжатая и уставшая.

Я ходил взад-вперед. Во мне горел огонь, а руки сами сжимались в кулаки. Сердце колотилось. Кровь гремела в ушах и заволакивала мои глаза красной пеленой.

– Черт, – я резко развернулся и ударил кулаком по деревянной вывеске морга, разбив и содрав костяшки. – Я убью его. Где он сейчас? Я, черт возьми, убью его.

Уиллоу горько рассмеялась.

– О, правда? Убьешь его? Выбьешь из него дерьмо? Это все исправит?

– Я просто… должен что-то сделать…

– Тебе от этого станет лучше? – она вытерла подбородок тыльной стороной ладони. – Ну, значит, тебе повезло. Но что насчет меня? Когда мне станет лучше? Никогда. Мне вечность придется жить с этим воспоминанием и этой грязью на моем теле. Хроническая болезнь, а лекарства нет.

– Это не твоя вина…