Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

Мне ничего не ответили – секретарь должен был узнать, может ли шеф меня принять, но шофер утратил ко мне интерес. То ли понял, что я здесь не впервые, то ли узнал.

Дверь щелкнула. Замок в ней был сверхсовременный, электрический, как в банке.

Наверху находились приемная и канцелярия. Из последней выглянул молодой человек с аккуратным пробором, в обманчиво скромной, но превосходно сшитой пиджачной паре. Фамилия его была Вельяминов, имени я не знал.

– Пожалуйте, господин Гусев, – прошелестел секретарь. Здесь всегда говорили очень тихо, потому что сам Воронин никогда не повышал голоса.

Я поднялся на один пролет. Дверь, обитая кожей, тоже открылась сама. Я знал, что у Воронина на столе есть для этого кнопка.

– Входите, Василий Иванович, входите, – сказал хозяин кабинета. При знакомстве с новым сотрудником он говорил, что просит не заботиться о пустой вежливости. Здороваться, поздравлять с праздниками или комментировать погоду у Воронина не полагалось. – Почему вы вернулись из Франции так рано? Какое у вас ко мне дело?

Он всегда был таким. Сразу к делу, всё по существу, и ничего лишнего.

В том же духе заговорил и я. Коротко рассказал, как в Монако ко мне обратилась госпожа Хвощова, у которой похитили единственную дочь. Свое согласие немедленно уехать в Санкт-Петербург объяснил, во-первых, давней историей отношений с промышленницей, а во-вторых, вероятной политической подоплекой преступления – причастностью большевиков.

– Подготовка проекта о «молниеносных бригадах» важнее, – нахмурился его превосходительство. – Вам следовало довести командировку до конца. Вполне можно было ограничиться письмом, в котором излагалось бы то же самое, что вы мне сейчас сказали. Быть может, миллионерша сумела вас каким-нибудь способом особенно заинтересовать?

Это тоже был Воронин: проницательный, никогда не ходящий вокруг да около.

Его светлые, с металлическим отливом глаза остро смотрели на меня из-под очков. Одет Константин Викторович был в том же стиле, что его секретарь – с элегантной сдержанностью. (То есть, разумеется, наоборот – это Вельяминов подражал своему начальнику.) Цепочка часов и запонки, например, были не желтого, а белого металла. Полагаю, платиновые.

– Я мзды не беру! – побагровев, воскликнул я. – Да, Хвощова предлагала мне деньги, но я отказался, даю вам честное слово!

– Тссс, – приложил палец к губам Воронин. – Не кричите, а то Вельяминов прибежит. Несущественно, почему вы согласились. Может быть, вы неравнодушны к женским чарам табачной королевы. Либо же пожалели ее, потому что у вас дочь того же возраста. – (Тут я вздрогнул – не думал, что вице-директор до такой степени осведомлен о моей семье.) – Существенно, что вы сочли необходимым лично приехать. Ладно. Что сделано, то сделано. Коли вы здесь, вам этим делом и заниматься. Само собой, официального расследования не нужно. Оно действительно подвергнет ребенка лишней опасности. А кроме того, если на подозрении революционеры, эту драму следует разыгрывать на другой сцене…

Он на минуту задумался, постукивая сухими пальцами по столу. Грибоедов – вот на кого он похож, вдруг подумал я. Тоже великий драматург – в своей сфере.

– Вот как мы сделаем, Василий Иванович. Вы с вашей американкой будете рядом с Хвощовой, на виду. На полицейского вы не похожи. А для обеспечения я дам вам в помощь, опять-таки неофициально, человека из смежного ведомства. Фамилия его Кнопф, он специалист по большевикам.

– Из Охранного отделения? – догадался я.

– Откуда ж еще? Вы за ним приглядывайте, слишком инициативничать не давайте. Ему прищучить большевиков важнее, чем спасти девочку. Ну и вообще, Кнопф – изрядный прохиндей. Однако весьма толковый и полезный. Да вот я прямо сейчас, чтобы не откладывать, с ним и поговорю.