Бох и шельма - Борис Акунин (2014)

Дальше он перешел на непонятный квохтающий язык – наверное, арабский, и потом к дельному разговору они уже не вернулись.

Яшка ехал оглушенный. Трепетал.

Восемь тысяч золотых дукатов!

Это можно купить в Новгороде боярский терем и жить-поплевывать, в окружении челяди, восемь тысяч недель. Да еще пить-гулять и всю улицу поить. Восемь тысяч недель это сколько лет?

Однако без дела жить скучно. Сколько может человек съесть-выпить? И улицу угощать незачем.

Восемь тысяч хватит, чтоб приобрести среднего размера город с деревнями, князем стать.

Нет, не надо князем. У князей жизнь поганая. Дави нижних, кланяйся верхним. Никакой воли.

Лучше купить торговый флот, нагрузить товарами, да и махнуть по заморским портам, всюду продавая задорого, а покупая задешево…

…В общем, было теперь Яшке, о чем помечтать.

Однако приятному этому занятию он предавался, когда хотел себя полакомить. В прочее же время размышлял, как бы у злоужасного Габриэля из пояса золотую змею добыть, да живу остаться.

Ох, нелегкая была задача. А между тем лето перевалило за середину и долгая, в две тыщи верст, дорога близилась к концу. Ехали теперь вдоль Волги, которую у верховьев видели речушкой-утятницей, а ныне она оборотилась широченным морем, еле разглядишь другой берег. До татарской столицы оставалось недалече.

Лучше б сокровище, как в сказке, было заперто в чугунном ларце, который внутри железного сундука, который в чреве рыбы-кит, которая в пучине синя-моря. Яшка добыл бы, придумал что-нибудь. Однако от мысли, что нужно снять златую змею прямо с лютого зверищи Габриэля, прошибал холодный пот, делалось зябко. А начинал Шельма мечтать про восемь тысяч дукатов – становилось жарко. Так и маялся, будто в лихорадке. Но охотничий огнь был сильней боязненного хлада. И думы упорно возвращались всё к тому же.

Палач никогда не снимает своего кожаного пояса – только где-нибудь в укромном месте, чтоб почесаться. Там к нему не подступишься. Сон у него, гада, легкий, многажды проверено: чуть кто приблизится, сразу веки дергаются и ноздри начинают будто принюхиваться. Тоже не выйдет.

Как же тогда?

Разум, если он у человека есть, навроде водяной капели. Будет капать в одну точку до тех пор, пока не промоет дырку. Так вышло и с загадкой, как вызволить красу-деву, которую злой волшебник обратил в змейку, посадил в терем и приставил в охранение грозного Горыныча.

Яшка вил ниточки одну к другой, завязывал узелками и в конце концов сплел в крепкую веревку, на которой, пожалуй, можно было забраться к прекрасной пленнице в заветное окошко.

Надо только набраться терпения. Раньше Сарая дело провернуть не получится.

С терпением у Шельмы было не очень, больно непоседливый нрав: если сильно чего-то пожелается – дай сразу. Однако ради куша, равного которому, наверно, нет на всем свете, можно было, как поют татарские дастанчи, «сойти со скакуна пылкости и пересесть на верблюда ожидания». Тем более что близость огромного города с каждым днем ощущалась всё явственней.

* * *

Ордынская столица, некогда поставленная ханом Берке и оттого называемая Сарай-Берке либо Новый Сарай (был еще и Старый, поставленный ханом Батыем), стояла в гладкой сухой степи, по которой караванам и всадникам хоть зимой, хоть летом ездить одно удовольствие. Поэтому дороги, проезженные тысячами повозок, протоптанные мирьядом копыт и ног, возникали сами собой, постепенно сходясь к одному центру – будто паутина к пауку.

Тыщу верст ехали-ехали и редко кого живого видали, а тут все чаще стали попадаться встречные и попутные. Потом появились тропы, слились в широкий торный путь, по которому повозки, кони, волы, верблюды и просто пешие тянулись несплошным, но и нежидким потоком. Кое-кто, не обремененный тяжелым грузом, продолжал следовать стороной, вольно, по высушенной августовским солнцем траве, однако и они двигались в том же направлении.