Огненный перст - Борис Акунин (2013)

Все молчали. Дружинники – потому что приказано. Магог был бессловесен. Аминтесы не разговаривали из осторожности. Правило девятнадцатое («Мидасовы уши») гласило: «При посторонних, даже если это глухие или дикари, ни о чем существенном не говорить». А о несущественном Дамианос болтать был не расположен. Гелия попыталась было, но он не отвечал, и эфиопка оставила его в покое. Она обнаружила удивительную способность спать по двадцать часов в сутки. Лежала на дне, свернувшись калачиком, и сладко посапывала. Проснется, съест что-нибудь – и опять спит.

Дамианос глядел по сторонам. Так далеко на север он никогда еще не забирался. Берега были сплошь лесистые. На холмистом, правом, через каждые пятнадцать-двадцать миль стояли городища: маленькие поселки на десяток домов, огороженные частоколом. Край этот был заселен гуще, чем другие славянские земли. Верный признак, что под Кыем живется спокойно, река и лес хорошо кормят, а проходящие мимо караваны позволяют приторговывать и подрабатывать: продавать еду, мех, доски на починку судов или же потянуть корабль против сильного течения.

Жители городищ и рыбаки смотрели на лодку без интереса. Ничего примечательного в ней не было – плывут люди по каким-то своим делам, и ладно. И очень хорошо, что спящую без пробуда Гелию было не видно. На черную бабу обращали бы внимание.

Данапр постепенно сужался. Здесь он еще был не великой рекой, а среднего размера речкой.

На девятый день бородатый дружинник показал знаком, что просит позволения говорить.

– Там вон Гнездовский волок, – сказал он осипшим от долгого молчания голосом и показал на холм, где виднелись крыши не городища, а целого городка. – Прикажи к берегу править. Князь дал куну серебра. Дадим гнездовцам. Перетащат лодку в Касплю-реку.

– Нет. Плыви мимо, – качнул головой Дамианос. – Высадимся выше. Ночью сами перетащим.

Ни к чему гнездовским обитателям знать, что к северу идет лодка, в которой четверо мужчин и диковинная женщина.

Из-за того, что прождали дотемна и потом волокли лодку своими силами, ушло много времени. Еле управились к следующему полудню.

Зато по Каспле, неширокой, темноводной, поплыли много быстрей, потому что она текла куда надо – к северу.

Здесь никто не жил. Городища были редки, стояли пустые.

– Куда ушли люди? – спросил Дамианос.

– Кто знает… – был ответ.

Дружинники сделались напряженными. Всё оглядывались по сторонам, будто ждали беды.

На третий день добрались до второго волока.

– Этот последний, – сказали гребцы с облегчением. – Перетащим в Ловать, а дале не пойдем. Так князь велел, ты сам слышал.

Когда спустили лодку в воды новой реки, на вид неотличимой от Каспли, Дамианос спросил:

– Может, еще погребете? Серебро, которое гнездовцам не дали, ваше будет.

– Нет, – сказал, поежившись, усатый.

Бородатый, осмелев от того, что княжеское задание исполнено и грек им больше не начальник, дерзко прибавил:

– Сами плывите, нам жить не надоело.

– Жаль, что не надоело, – мирно ответил аминтес. И убил бородатого ударом кинжала в глаз. Усатый ахнул, попятился. Его Дамианос сшиб наземь ударом ноги, прижал коленом, перерезал горло.

– Ловко управился, – похвалила Гелия. – Что Кыю скажем, если вернемся?

– Мало ли куда они делись. Край тут глухой. Да и не будет он допытывать. Он умный…

Автоматон, равнодушно наблюдавший за убийством, по команде хозяина спустил трупы в воду. Течение унесет их вниз.

«Такая служба, – думал Дамианос, отмывая забрызганный кровью рукав. – Христовы заповеди не для нас. Кто спасает ближних своих, уже свою душу спас».

Он и сам не знал, зачем каждый раз, убив кого-то по необходимости, ищет для себя оправдания. Верно, по привычке. Никакой вины или каких-то иных чувств давно уже не испытывал. Неприятно, конечно. Да что ж?