Мой ненастоящий - Джина Шэй

Второй раз просыпаюсь уже в постели. Жалюзи чуть-чуть приподняты, чтоб в комнате было светло, и сразу становится очевидно — времени никак не меньше полудня. А то и больше. Боже. Ну, я и спать…

Выходить — страшно.

Пока я здесь — меня не казнят, не изгонят, не сдерут с меня кожу, ткнув в лицо моей грязной правдой.

И момент явления пред очи мужа я оттягиваю как могу. Сначала в душе пытаюсь скрести с себя кожу — мне все кажется, что на ней остались липкие следы пальцев Муратова. Потом мажу синяки, сначала мазью от гематом, потом — тональным кремом.

Долго вожусь с выбором одежды.

Но в конце концов…

Отходные маневры заканчиваются. Мне приходится выйти наружу и… Почти сразу услышать звучную матершину, льющуюся рекой изо рта Владислава Ветрова.

Я иду на звук — и выбредаю в гостиную. Влад в распахнутом на груди халате и пижамных штанах лежит на диване, и над ним склонился высокий, бритый под ноль мужик. Скользнув взглядом по комнате, я замечаю рядом с коленом мужика разложенный чемоданчик с лекарствами, а приглядевшись к его занятию, вижу, что он занимается шитьем…

Господи, рана выглядит просто кошмарно. Как Влад с ней вообще вчера ходил?

— Я говорил, что вам нужна анестезия, — укоризненно замечает врач, затягивая на стежке узелок, — один укольчик — и проснулись бы вы уже зашитым.

— Я и так проспал двенадцать часов, — сухо отрезает Влад, — шейте, Денис Витальевич, мои впечатления вообще никак не относятся к вам. Хотя… Если они так вам мешают… Цветочек, иди сюда…

Притаившаяся в дверях, я оказываюсь совершенно не готова к тому, что меня заметят и даже позовут, поманят к себе… Я подхожу как в полусне — Влад стискивает мою дрожащую руку в своей крепчайшей.

— Смотри на меня, — неожиданно это звучит как просьба. И выполнить её оказывается сложнее, чем кажется, ведь внутри меня трясутся все поджилки разом.

Но он-то смотрит на меня… И отвести глаза первой — просто нереально. Просто стою, просто умираю, без единого звука — прямо как Влад…

Нет, правда, в комнате больше не звучит ни единого матерного слова, хотя Денис Витальевич возится со швами еще порядка четверти часа. И никак не заметно, что Влад давит в себе боль. Он будто от неё… отключается. Смотрит на меня и отключается. Даже улыбается слегка…

— Девушка, пойдемте к нам, в анестезиологи. Какая экономия будет на препаратах, — насмешливо комментирует врач, заканчивая со швами и что-то быстро строча на рецептурном бланке.

— Обойдетесь, — бесстрастно комментирует Влад, — это только мой морфий. И я на нем женат не просто так, а чтоб ни с кем не делиться.

Это совершенно неожиданные для меня слова сейчас. Такое ощущение… Такое ощущение, что он даже не думает от меня избавляться. Как такое возможно?

— Перевязку сделать или вы сами?

— Сами, — коротко отрезает Влад, не спуская с меня взгляда, — мы ведь справимся, Цветочек?

Я киваю, хотя сам смысл вопроса еле улавливаю. Справиться с перевязкой? Это такие мелочи, в сравнении даже с тем, что он вчера для меня сделал. Так что… Я приложу все усилия.

Врач едко фыркает, будто даже и не сомневался в ответе.

— Ну давайте, госпожа медсестра, приступайте. Я проконтролирую.

У меня подрагивают руки всякий раз, когда пальцы оказываются поблизости от раны. Но к своей маленькой, нерешительной гордости — врач комментирует мою перевязку только один раз, когда ему кажется, что я накладываю бинт не очень плотно.

— Что ж, утешает, что я оставляю пациента в ответственных руках, продолжайте в том же духе, — с этими словами Денис Витальевич и уходит, оставляя мне кучку бинтов, а Владу — рецептурный бланк со схемой приема препаратов.

И наступает тишина. Мы одни. Одни! Сидим рядом на диване, и я так боюсь поднять глаза, что даже на стену кажется проще залезть.