Холодный мир - А. Риддл (2020)

– Джеймс, в этой миссии все поставлено на карту. Стоит нам запустить все компоненты для кораблей – и все! Мы не сможем вернуть ее назад до тех пор, пока у нее не кончится кислород. – Опустив взгляд, Фаулер изучает свои туфли. – НАСА, Европейское космическое агентство, Японское агентство аэрокосмических исследований, Роскосмос – мы разослали всем приказания изготовить больше двигателей, больше модулей, капсул – называйте, как хотите. Правительства открывают свои чековые книжки, пока они у них вообще есть и пока банки обналичивают чеки, оживились частные подрядчики. Мы делаем все возможное, чтобы продолжить запуски вне зависимости от того, что вы найдете, но нам нужно время, а у Эммы Мэтьюс этого времени нет. Подводя итог, скажу: мы отправили ее туда, но не можем ее спасти.

– И вы пришли, потому что думаете, что это могу сделать я.

– Возможно. Мы не знаем, что будет после начала запусков. Артефакт, или что бы это ни было, может разметать элементы кораблей как ветер, стоит только им взлететь. Но может и проигнорировать их, как он поступил с последней нашей отправленной капсулой, так что это довольно многообещающе.

– И как мы поступим – гипотетически?

– Гипотетически мы ничего менять не будем. Отправим компоненты корабля на низкую орбиту и будем ждать.

– Ждать, что какая-то из наших капсул окажется рядом с ней?

– В точку.

– И вы уже поговорили об этом с каждым членом команды?

– Да. Но факторов риска очень много: стыковка, взятие на борт второго члена команды. Ну и очевидно, что ее спасение – это не цель миссии.

– Что нам делать, если мы ее спасем? – Я тут же поправляюсь. – После того как мы ее спасем? Посадим ее в спасательную капсулу и отправим домой?

– Мы так и предлагали, но комитет проголосовал против. Каждая капсула может нести троих, максимум четверых космонавтов. Если одной из капсул не станет, то как минимум двое из команды не вернутся на Землю.

– Она отправится с нами к артефакту?

– Ей придется. Слушайте, Джеймс, мы оба знаем, что это рискованно и смысл экспедиции совсем в другом. Моя работа здесь, в НАСА, заключается в том, чтобы убедиться, что делается все возможное для защиты тех людей, кого мы отправляем в космос. Поэтому я здесь, и моя работа – задавать вопросы.

Я снова пробегаю взглядом по бумагам, как будто именно сейчас я увижу в них решение своей дилеммы: либо подтверждение необходимости спасти Эмму, либо четкие основания для отказа Фаулеру в его просьбе.

Умом я понимаю, что не должен этого делать. Соотношение риска и возможного успеха явно не в нашу пользу. В ходе нашей экспедиции должно определиться, продолжит ли существовать человеческая раса или нет. С такими ставками нет никакого смысла идти на необязательный риск. Именно так во мне говорит ученый, но правда в том, что я не могу бросить Эмму Мэтьюс умирать. Я не такой, и она явно не заслуживает такого конца.

Так что я возвращаю Фаулеру бумаги со словами:

– Я в деле.

* * *

Проснувшись, я чувствую себя так же, как после сна в той сушилке в тюрьме: раздраженным, разбитым и словно одурманенным.

Спотыкаясь, я добираюсь до общей ванной и кое-как бреюсь, потому что не знаю, когда мне это удастся сделать в следующий раз. Посмотрев на свои покрасневшие глаза и осунувшееся лицо, я с уверенностью могу сказать, что за последние два дня постарел на десять лет.

Раздается стук в дверь – это два ассистента из НАСА, которые будут сегодня со мной на всех этапах подготовки к старту.

Мне все кажется нереальным. Через пару часов я полечу в космос и сейчас стараюсь унять свои нервы и сконцентрироваться, потому что, как известно, страх грядущего гораздо хуже самого грядущего. Довольно давно я выработал свой способ успокаивать нервы: я говорю сам себе, что это будет пробный вариант, а в данный момент все не по-настоящему. Таким образом, между сознанием и окружающей действительностью формируется защитный барьер.