Игра Подсказчика - Донато Карризи (2020)

Мила пошла по асфальту, блестящему от дождя. Слева, маслянистая, плотная, темная, медленно текла река. Справа – ряд заброшенных складов.

Она не знала, куда ей идти, что искать, но вскоре послышалась музыка блюз. Снова пел Элвис. Искаженная запись песни That’s Alright, Mama.

Некий демон ее приглашал на праздник.

Смысл песни был очевиден. Мила последовала за мелодией и оказалась на пороге бара. Интересно знать, какая уловка Подсказчика ждет ее внутри.

Мила толкнула дверь.

От сквозняка задрожали китайские колокольчики, подвешенные к балке. Звуки, нежные и пронзительные, возвестили ее приход.

Темный зал пересекала длинная барная стойка, над которой виднелся неоглядный ряд бутылок. В углу стоял музыкальный автомат, откуда и раздавалась песня Элвиса.

В том же углу какой-то мужчина, сидя спиной к залу, пытался отбивать ритм ногой. На нем был бархатный пиджак, на ногах – дорогие английские ботинки, заношенные. Еще до того, как он обернулся, Мила узнала этот небрежный вид, который так привлек ее десять лет назад.

Отец ее дочери устремил на нее странные птичьи глаза – темные, без выражения.

Ты должен лежать в коме, проклятущий. «Общее состояние пациента по-прежнему представляется необратимым». А он сидел и что-то вырезал ножом по дереву.

Нет, не по дереву, поправилась Мила. По кости.

Криминолог мотнул головой, указывая ей на следующий зал. Там, за аркой, стояли столики, были и отдельные кабинеты.

Перед одним из них стояла колыбель, и ее качала чья-то рука.

Следуя за мелодией, Мила пошла туда, на каждом шагу спотыкаясь от страха: из всех кошмаров, какие Энигма сотворил для нее, этот был явно худшим.

Подойдя к отдельному кабинету, она разглядела, что рука принадлежит женщине, закутанной в черное. Черная ткань покрывала также и колыбель, не позволяя различить младенца. Видны были только ножки, которые брыкались в воздухе.

Черная мать раскладывала по столу карты Таро. Руки, не закрытые тканью, были испещрены старыми шрамами. Мила, в семнадцать лет начав резать свое тело, называла их «лобзаньями бритвы». Черная мать, понятное дело, это она сама, стало быть, в колыбели лежит Алиса.

Семья в полном сборе, сказала она себе, усаживаясь перед женщиной и дожидаясь, пока она закончит пасьянс.

Следуй за ним.

Снова призрачный голос неожиданно прозвучал совсем рядом, словно кто-то прошептал на ухо. Мила повернулась туда, где, как ей показалось, голос исчез. Там колыхалась занавесь из бамбука, а за ней вроде бы стоял ребенок – лет десяти, не больше, примерно ровесник Алисе. Одетый в красную футболку.

Следуй за ним. За кем? Ничего не понять.

Она долго смотрела на дверь. Потом черная мать стукнула по столу исхудавшей рукой, чтобы привлечь ее внимание.

Мила вздрогнула, отвела взгляд. Когда опять посмотрела на занавесь из бамбука, ребенок исчез.

Разложив карты, зловещая мать принялась открывать их, одну за другой. Там были лица. Женщины, мужчины, старики, дети. Все улыбались. То были фотографии пропавших без вести – вроде тех, что висят на стенах Зала Затерянных Шагов в Лимбе, – последний снимок перед тем, как их поглотит тьма.

Пока Мила задавалась вопросом, что именно пытаются ей внушить, вышла карта, не похожая на другие: на ней был изображен не человек, а очень красивая змея изумрудного цвета.

И тут случилось нечто неожиданное. Черная мать зарыдала под покрывалом. Сначала сдержанно, потом все громче и громче. Вскоре вопль стал пронзительным, как и рыдания, сотрясавшие ее грудь.

В то же самое время она перестала баюкать младенца. Мила, не понимая, что происходит, бросила взгляд на колыбель.

Алиса больше не сучила ножками, а лежала неподвижно.

Милу охватило смятение. Будто бы «Запредел» внушал ей: чтобы научиться наконец плакать, она должна увидеть, как умирает ее дочь.