В темном-темном лесу - Рут Уэйр (2016)

Он сикх, на голове у него намотан черный тюрбан, по центру которого приколот значок с логотипом компании. Смесь индийского акцента с характерным северным говором чуть не заставляет меня рассмеяться.

– Мне…

А куда мне, собственно? В Лондон?

Нет.

– Мне в Стеклянный дом. Это коттедж недалеко от Стейнбриджа. Знаете Стейнбридж?

Он кивает и откладывает газету.

– Ага, знаю. Запрыгивай, милая.

Несмотря на пронизывающий холод, я медлю в нерешительности.

– А сколько это будет стоить? У меня только двадцать фунтов.

– Вообще, обычно двадцать пять… – Он смотрит на мои синяки. – Но тебе скидку сделаю.

Слава богу. Я растягиваю губы в улыбке, опасаясь, как бы замерзшее лицо от этого не треснуло.

– С-с-спасибо.

Это не заикание, это у меня зуб на зуб не по-падает.

– Садись, милая, а то в ледышку превратишься.

Он открывает заднюю зверь. Я сажусь.

Тепло окутывает меня, словно кокон. Пахнет старым пластиком, хвойным освежителем воздуха и табаком – обычный запах всех такси на свете. Мне хочется свернуться калачиком, заснуть и никогда не просыпаться.

Я путаюсь в ремне безопасности. Пальцы дрожат. Я осознаю, насколько я устала и как ослабела за эти дни. Водитель оглядывается, поверяя, пристегнута я или нет.

– Извините. Извините, я сейчас.

– Ничего, милая. Не спеши.

Наконец ремень застегивается с приятным щелч-ком. Я откидываюсь на спинку и перевожу дух. Все мышцы болят от усталости.

Сикх заводит мотор. Я закрываю глаза. Меня здесь нет.

– Эй, милая. Просыпайся.

Я моргаю, пытаясь сообразить, где нахожусь.

Машина стоит неподвижно.

– Приехали, – сообщает водитель. – К самому дому я не могу подвезти, там дорога перекрыта.

Я протираю окно и смотрю. Действительно, въезд на ведущую к дому грунтовку загораживают два алюминиевых барьера, связанных полицейской лентой.

– Ничего, – говорю я и протягиваю ему смятые бумажки. – Двадцать, правильно?

Деньги он берет, но смотрит на меня в сомне-ниях.

– С тобой все будет нормально, милая? Похоже, что там и дом закрыт.

– Ничего, я разберусь.

А разберусь ли? Придется. Должен быть способ залезть внутрь. То есть, конечно, дом закрыли, но вряд ли сделали из него Форт-Нокс. Все-таки стеречь его тут особо не от кого.

Водитель нервничает. Он стоит и ждет с открытым окном, глядя, как я огибаю полицейский барьер. Только этого мне не хватало – чтобы кто-то наблюдал, как я в сланцах плетусь по снегу в лес. Я опираюсь на барьер, чтобы меня не шатало, и машу рукой, чтобы он ехал.

– Может, тебя подождать? – кричит он мне. – Могу подбросить до Стейнбриджа. Денег не возьму, мне все равно туда надо.

– Нет, спасибо! – кричу я и стискиваю зубы, чтобы не стучали. – Большое вам спасибо. Всего хорошего.

Он неохотно закрывает окно и уезжает. Красные габаритные огоньки подсвечивают падающий снег и растворяются в синих сумерках.

Господи, как же далеко идти от шоссе… Я и забыла, как далеко. Когда возвращалась этой дорогой с пробежки, было тяжело: ноги к тому моменту устали и я подмерзла. Но тогда мелкие неприятности не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытываю сейчас. Что случилось с моими мышцами за эти несколько дней?! Я не прошла и половины пути, а ноги уже трясутся. Хотя сланцы натерли ступни до крови, боли я не чувствую – все онемело от холода. Только вижу красные потеки, которые смешиваются со снегом.

Зато грязь замерзла и не липнет тяжелыми комьями, как в тот раз.

В какой-то момент я попадаю в канаву, под ногой трескается лед, и я по щиколотку проваливаюсь в воду. У льда такие острые края! Я скулю, выдергивая ногу. Звук похож на жалкое пищание мыши, которую схватила сова.

Мне холодно. Мне очень, очень холодно.