– А почему ты у меня спрашивала, как я мог уйти с работы и не попрощаться с тобой?

Она подумала немного.

– А я у тебя об этом спрашивала?

Он кивнул. В наступившей темноте ничего не было видно, но она почувствовала макушкой его движение.

– Я ушел тогда с работы, потому что понял, что все пропало, – сказал Глеб Звоницкий задумчиво.

Глеб, которого она так давно потеряла и не чаяла найти!.. Теперь он сидел на диване рядом с ней, почти голый, и она чувствовала его запах, и слышала, как он дышит, и, кажется, как он думает, тоже слышала!..

– Я так много лет… – Он хотел сказать «проработал», а потом понял, что это будет неправда. А нынче он хотел говорить только правду, по крайней мере ту, которая казалось ему самой достоверной. – Я так много лет прожил в вашей семье, что уже не понимал, где кончается работа и где начинаюсь я.

– И… что?

– И все! – сказал он с досадой, что она такая тупая и не понимает самых простых вещей. – Я должен был уйти, чтобы… ну, не знаю… как-то сохранить себя, понимаешь? Сохранить семью. Ну, свою. Ту, которая у меня была!

– Сохранил? – серьезно спросила Катя Мухина.

Он вдруг рассердился.

– Кать, ну ты что? На самом деле ничего не понимаешь или прикидываешься?

– Я не прикидываюсь, – быстро сказала Катя. Она и вправду не прикидывалась. Ей очень хотелось понять, и она боялась, что Глеб перестанет «рассказывать жизнь». А это было сейчас самое важное – после стольких лет!..

– Ничего я не сохранил! От жены я тоже ушел через некоторое время.

– А зачем ты от нее ушел? Влюбился?

Глеб засмеялся.

Такая наивная, такая добрая, такая славная девочка!.. Очень правильная и трогательная в своей правильности, казавшейся ей единственно возможной. Раз ушел, значит, влюбился. Раз влюбился, значит, нужно уходить – а как же иначе?! Чтоб не отравлять друг другу существование, не портить нервы, не тратить попусту драгоценную жизнь!..

– Да ничего я не влюбился! Влюбился!.. Я просто понял, что это все вранье, ну, вот от начала до конца вранье! Невозможно всю жизнь жить во вранье, понимаешь?

– Понимаю, – согласилась Катя, потому что это она действительно хорошо понимала.

Ее отец прожил так много лет и погиб только потому, что вовремя не остановил ложь, тянувшуюся за ним, как шлейф горчичного газа над окопами, много десятилетий. Горчичный газ лжи в конце концов сожрал и его, и маму, и всю их семью, от которой ничего не осталось.

– Я жил с вами – с тобой, Любовью Ивановной и Анатолием Васильичем! Даже Митьку вашего я понимал лучше, чем собственную жену! И когда у меня Сашка, сын, просил собаку, я долго не мог понять, какую такую собаку он просит, у нас же уже есть собака! Честное слово!.. Альма-то была жива-здорова! Помнишь Альму? Митька ее во дворе подобрал. Она замерзала, а он ее привел, и твои ее оставили жить. Она у нас лет девять прожила!

Он так и сказал – «у нас».

Глеб помолчал и продолжил:

– Я дома на стены бросался, если мне не нужно было на работу. Я места себе не находил. Я все думал: смена не моя, а если что вдруг с Митькой, ведь Любовь Ивановна только мне доверяла его из кабаков и пьяных компаний забирать! Я думал: кто-нибудь из той смены поедет, и потом, не дай бог, губернатору сболтнет, от незнания или просто так! Будет скандал, а изменить все равно ничего нельзя. – Глеб Звоницкий, бывший охранник, сидевший сейчас на диване с бывшим охраняемым объектом, пристроившим голову на его плечо, зашевелился, нашарил на полу сигареты и зажигалку. Охраняемый объект приподнял голову, чтобы Глебу удобнее было шарить.

– Пепельница справа.

– На полу?!

– Ну да. Я принесла. Я думала, что тебе захочется покурить, вот и принесла.

Глеб фыркнул и покрутил головой. Удивительная история! Еще и пепельницу принесла! За ним отродясь никто не ухаживал, тем более – так!..

Впрочем, про пепельницу и ухаживания он тут же позабыл.