Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош (2017)

Бен повторил вопрос, лунный свет живописно подсвечивал серебром его короткие жесткие волосы, и она покачала головой, заставляя себя улыбнуться.

– Конечно. Я вдруг вспомнила, что забыла кое-что. Извини, я просто думала об этом.

Он поднял бровь, но она увидела облегчение у него на лице.

– Это на тебя не похоже.

– Иди, дорогая, что ты там делаешь, в темноте… на таком холоде? – увещевала его мать.

– Извини, – сказала она Бенджамину, чтобы выиграть время. Могут ли они заметить, что она целовалась с кем-то? Ее охватил ледяной страх. Том поцеловал ее в шею? Да, целовал, мимолетно. Это было удивительно соблазнительно. Она была уверена, что ее чувствительной коже не нужно много, чтобы появился синяк, который она видела у других. Иди смущенно коснулась шеи, и, когда Бен помогал ей с пальто, она с испугом развязала шарф, пытаясь взглянуть на шею в зеркало. Не было видно ни следа. Ну, разумеется. В Томе нет ни капли вульгарности.

Она бросила взгляд через плечо в открытую входную дверь, пока миссис Леви возвращалась назад в гостиную из прихожей, а Бен вешал ее пальто. Он повернулся, чтобы закрыть дверь, и в этот момент Иди увидела знакомую фигуру, стоящую на обочине через дорогу, и поняла, что Том наблюдает за ней.

Она на миг закрыла глаза и вздохнула, чтобы взять себя в руки. «О, Том, что же нам теперь делать?»

Глава 6

Том отвернулся, когда дверь дома Леви закрылась и скрыла Иди от него. Но он успел заметить ее смущенный взгляд через плечо и понял, что она знает, что он здесь и мечтает украсть ее у семьи, которая все сильнее пыталась прижать ее к своей груди. Думала ли она об их поцелуе, хотела ли продолжения? Его ум мучительно пытался осмыслить новый удар, а нервы все еще были напряжены от накопившегося желания. Иди! Если память так и не вернется к нему и все, что у него останется, – это будет Иди, ему хватит этого за глаза. Бену ее не видать!

Где-то над головой запел одинокий соловей, и на несколько секунд его ошеломило воспоминание о точно такой же птичьей трели. Свист, ужасающий грохот бомб, уносящих жизни и лишающих семьи их родных, вдруг отчетливо возник у него в сознании, и у него заболела голова. Перед его мысленным взором падали на землю храбрецы, которых поразило оружие, точно мишени в тире, только это были живые люди, и у них были семьи, и они любили и мечтали, это были люди величайшего мужества, готовые пожертвовать всем, – и они умирали, едва ступив на холодную землю чужой страны. Соловей запел громче, словно он один обладал властью над его памятью и словно тоже видел обезумевших солдат, истекавших кровью, – некоторым оторвало руки или ноги, и образы становились все ужаснее, пока ему не начало казаться, что у него вот-вот взорвется голова. В этот момент видение пропало, и он вернулся в тихий парк Голдерс-Грин, где соловей продолжал петь, но теперь уже только чтобы привлечь самку, а не терзать его.

Соловьи… точно! Одна из медсестер говорила, что другие солдаты вспоминали этих птиц, казалось, равнодушных к жутким звукам войны, в редкие минуты полной тишины они ошеломляли солдат, неожиданно начиная выводить свои красивые и сложные песни. Если он смог вспомнить эту маленькую деталь, почему не может вспомнить остальное?