Три дня Индиго - Сергей Лукьяненко

— Не ради чего, — поправил я. Даже не знаю, почему так завёлся полковник и почему стал заводиться я. — Ради кого! Я живу ради мамы с папой, чтобы они могли делать вид, будто всё в мире нормально. Ради Дарины, у неё никого больше нет на свете. Ради Наськи, ей хочется быть обычной девочкой. Ради Миланы тоже… ну и пусть у нас не сложилось, но мы друзья и даже больше! Ради всех своих друзей-приятелей! Ради Виталия Антоновича, ради Василия, ради Елены, и ради вас, полковник, тоже! Что, мало? Ну так чем могу!

Наступила тишина.

— Мальчики, не ругайтесь, — попросила Елена. — И тебя, Игорь, это касается в первую очередь.

Блин, а я даже не удосужился узнать, как зовут Лихачёва! Он для меня всё время был либо по званию, либо по фамилии. Слишком уж старый и суровый.

— Мы не ругаемся, — сказал я. Подумал и добавил: — Извините, полковник. Нервы. Но я правда такой, какой я есть.

— Тоже извини, — ответил Лихачёв. Крякнул. — Да, я старый упрямый пень. И верю в идеалы. Таким, наверное, и помру.

Мы виновато улыбнулись друг другу.

Милана внезапно обняла меня за плечи и сказала:

— А вы всерьёз его слова не принимайте. Да, Максим такой. Мы все такие. Мы не верим ни во что. Но это не значит, что не хотим поверить.

— За себя говори, — мрачно сказал я.

Милана рассмеялась и растрепала мне волосы.

— Вот, такая бука…

Получилось как-то слишком интимно. Милана быстро и виновато убрала руку.

— Тебе повезло, что Наськи нет, — я аккуратно отодвинулся. — Она бдит!

Полковник вздохнул. Спросил:

— Ну что, будем ковырять дальше? Может, засунуть в него эндоскоп?

Мы уставились на корпус Продавца.

— Хорошая мысль, — без энтузиазма заметила Елена. — У нас нет эндоскопа? Заказать?

Лихачёв посмотрел на Продавца. Спросил:

— Ну что, больной, обследоваться будем?

И похлопал по щеке.

Веки Продавца дрогнули и открылись.

— Мать твою! — рявкнул Лихачёв, отшатываясь.

Я тоже отступил на шаг, запустил руку за пазуху, нащупывая пистолет.

— Кто здесь? — спросил Продавец.

Это было так нелепо, что даже жуть происходящего рассеялась.

— Мы друзья, — сказал Лихачёв, мучительно скривившись. — Не волнуйтесь. Нас вызвал ваш коллега.

— Какой коллега? — голова дёрнулась, повернулась влево-вправо. Я увидел расширенные зрачки, слепо мечущийся взгляд. — Какой ещё коллега? Димка Артюхов, ты?

Милана зажала ладонью рот, явно давя крик.

— Успокойтесь, — сказал Лихачёв. — Всё в порядке, я полицейский, рядом врач.

— Какой ещё полицейский? — голова дёрнулась, пытаясь приподняться, но стержень оставался неподвижным. — Милиционер, что ли? Где я? Меня жена убьёт…

Елена подошла к Милане, обняла её, женщины немо застыли.

— Давайте по порядку, — сказал Лихачёв. — Да, я милиционер. Вы… попали в аварию.

— Ослеп, что ли? А спина целая? Ног не чувствую! — забеспокоился Продавец.

Хотя какой, к чёрту, Продавец…

— Как вас зовут? — спросил Лихачёв.

— Гена я. Геннадий Трофимов, Геннадий Климович. Почему не вижу ничего?

— Я же говорю, авария, у вас повязка на глазах, — произнёс Лихачёв. Нервы у него были железные. — Что вы помните последнее?

Геннадий Трофимов облизнул губы. Сказал:

— Ехали мы, запаздывали. Водила ругался, что сумок натащили полный салон, челноки жадные…

Какие «челноки»? О чём он? Он что, астронавт с шаттла? Тогда почему русский, почему «водила»?

— Челноки, — задумчиво сказал Лихачёв. — Какой сейчас год, помните?

— Девяносто шестой, — ответил Трофимов. И подозрительно спросил: — Чего, в коме я валялся, что ли?

— Челнок, значит, — продолжил Лихачёв. — Откуда ехали?

— От поляков… Мы «рояля» выпили немного, с Димоном… за проезд… чтоб быстрей домой-то доехать, чтоб на таможне не пограбили…

Рояля выпили? Как можно выпить рояль? Да он бредит! Но меня передёрнуло, словно морозом.