Годы прострации - Таунсенд Сьюзан "Сью" (2013)

Посещение склада он предвкушал так, как другие мужчины предвкушают поход в стриптиз-бар.

В моей голове часто мелькает мысль, что отношения Бернарда с книгами нельзя назвать здоровыми. Сдается, он подменил секс литературой и порою путает одно с другим.

Среда, 26 марта

Я никогда раньше не бывал на складе. Там стояли рядами огромные контейнеры. В некоторых было столько добра, что, казалось, его хватит, чтобы обставить целый дом. Один контейнер был заполнен манекенами в человеческий рост, застывшими в самых разнообразных позах, а другой доверху забит старыми газетами.

Мистер Карлтон-Хейес с Лесли уже трудились, методично раскладывая книги: те, что стоили более 25 фунтов, — в деревянный ящик из-под чая, а те, чья стоимость превышала 50 фунтов, — в небольшую картонную коробку. После того как прибыли мы с Бернардом, работа замедлилась.

— Бернард, — не выдержал Лесли, — у нас нет времени на обсуждение достоинств или недостатков книг. Нам нужно до конца дня рассортировать их по цене.

— Не могу же я просто сунуть их в ящик, не отдав им должное. Ведь они не какие-нибудь неодушевленные предметы, правда?

— Как раз

неодушевленные, Бернард, — возразил Лесли. — Они не видят, не думают, не чувствуют, согласен?

Мистер Карлтон-Хейес вставил свое веское слово:

— Я понимаю Бернарда. Каждая книга для меня — словно живое существо. И мне всегда очень не нравилось, когда книги запирают в темном шкафу.

Мы сделали перерыв на обед и отправились в отель «Кларендон» выпить. Естественно, разговор зашел о книгах и книготорговле, у каждого нашлось чем поделиться, и в общем беседа получилась из разряда «о королях и капусте»

[75]. И когда я сказал об этом, все засмеялись. Давно, очень давно мне не было так хорошо.

Когда мы шли обратно на склад, я, толкая коляску мистера Карлтон-Хейеса (который, казалось, усыхает с каждым днем), рассказал ему про Георгину и Хьюго Фэрфакс-Лисетта. Он обернулся ко мне:

— Мой дорогой мальчик, это совершенно ужасно. Вы должны отвоевать ее. В коробке с книгами по цене выше пятидесяти фунтов лежит томик Джона Донна.

Бедный мистер Карлтон-Хейес. Неужели он искренне считает, что поэт-метафизик семнадцатого века может конкурировать с поместьем, кроватью под балдахином и сексуальным торжеством смазливого аристократа?

На складе мой бывший босс, порывшись в коробке, извлек «Стихотворения о любви» Джона Донна:

— Это на редкость чувственная поэзия. Когда я был молод, его стихи всегда были у меня под рукой.

Он процитировал по памяти:

Обетом руки мои осени и дай им волю,

Пусть рыщут вдаль и вглубь, промеж, и ввысь, и долу.

Америка моя! Доселе неведомая земля,

Царство мое, покуда в нем один насельник — я!

[76]

Вручая мне книгу, он заметил вполголоса:

— Я нахожусь в отдаленном родстве с Фэрфакс-Лисеттами. Эта ветвь с гнильцой. Они разбогатели на перевозке рабов из Африки.

Сортировка книг заняла у нас много времени, закончили мы лишь в половине восьмого. Когда мы собрались уходить, мистер Карлтон-Хейес, указывая на «ценные» коробки, сказал:

— Адриан, они ваши. Рассматривайте их как компенсацию по сокращению.

Я был так растроган, что потерял дар речи, сумел только промямлить «спасибо».

Бернард хлопнул меня по спине:

— Ты это заслужил, цыпленочек.

— Я и о вас не забыл, Бернард, — обратился к нему мистер Карлтон-Хейес. — В коробках вы найдете кое-что из вашего любимого чтения. Эти книги помечены вашим именем.