Судьба по книге перемен - Татьяна Устинова

– А мне в Пушкиногорье очень хочется, – призналась Лёля. – Никогда не была. С моего курса, с филфака, девчонка уехала туда жить, в заповеднике работает сейчас. Уже диссертацию защитила. И она говорит, что никогда у неё не было никакого «чувства родины», и она вообще не понимала, что значит это выражение. И только там, в заповеднике, поняла. Вот мне и хочется с Марфой съездить, посмотреть. Вдруг я тоже пойму, что это такое – чувство родины.

Сергей посмотрел на неё с некоторым удивлением:

– Так тут до Пскова рукой подать.

Лёля кивнула – так и есть.

Никто никогда не понимал, как именно она живёт. Для неё поездка в Псков – всё равно что полёт на Луну в аппарате Илона Маска!.. Говорят, этот самый Илон нынче катает миллионеров в космос и обратно, и миллионеры с удовольствием катаются! До Пскова, конечно, ближе, чем до Луны, но для Лёли – одинаково. Добраться она не сможет – ни туда, ни сюда.

– Почему вы так улыбаетесь, Ольга?

– Как?

Сергей поискал слово:

– Недоверчиво как-то. Или нет, нет. Вы улыбаетесь снисходительно, как будто я глупость сказал.

Лёля засмеялась:

– Так ведь это и есть глупость, Сергей! Я не могу в Псков поехать. У меня Марфа и… денег нет совсем. Вы не подумайте только, я не жалуюсь! На самом деле у нас всё нормально, живём!

– Может, ей бы там понравилось, – проговорил Сергей задумчиво. – Я когда впервые туда попал, не мог уехать. Ну, просто не мог, и всё. Хорошо, каникулы были, меня родители пристроили в какой-то домик, его добрая тётка сдавала. Сами уезжали-приезжали, а я жил в этом домике и рисовал. Утром уходил, ещё до зари, а возвращался уже затемно.

Он засмеялся воспоминанию.

– Картошку в золе пёк. Такая вкусная была картошка! Мама приедет и начинает меня ругать, что я не съел ничего. Она мне оставляла полный холодильник еды. А я никак не мог на еду отвлекаться, понимаете?.. Я только рисовал. Потом дело дошло до того, что мне стало казаться, что я вижу Пушкина. То здесь, то там. Верхом или пешим. В шляпе и со стеком в руке. То в Тригорском, то в Петровском, то у Трёх сосен!

– Вы разве художник? Вы же инженер!

– Я учился живописи, художественную школу окончил. Но потом решил, что писать больше не стану.

– Почему?!

Он помолчал, словно раздумывая, рассказывать или нет, и всё же начал:

– Я понял, что настоящим, большим художником не стану. Я могу подражать, эпигонствовать, писать красиво. Может быть, даже пару раз мне удастся увидеть и написать что-то новое! Но Левитан из меня не получился бы никогда.

Он говорил, Лёля слушала и думала, что мир, в котором живёт Сергей, так не похож на её собственный. А мир Мани Поливановой не похож ни на тот, ни на другой. И вообще, у каждого человека, который сидит сейчас в этом прекрасном баре, есть какой-то собственный, непостижимый мир!

Бросить рисовать потому, что никогда не стать Левитаном? Лёле это казалось неправдоподобным, странным, как в плохом кино, где героиню все обижают и предают, а она этого не замечает! Может быть, в кино так положено, но в жизни так не бывает.

– Откуда вы узнали, что не станете Левитаном? – на полуслове перебила Сергея Лёля, отвечая своим мыслям. – Вам кто-то об этом сказал?

Он удивился.

– Никто не говорил, это было очевидно.

– А если вы бросили единственное дело, ради которого родились?

– Я столько раз думал об этом, Оля! Удивительно, что вы спросили!

В волнении он поднялся с дивана и прошёлся туда-сюда.

– Но инженер из меня правда вышел хороший! А художник… Марфа, можно мне твою тетрадку на минуточку?

Девочка кивнула, и Сергей придвинул тетрадку к себе.

– Добавить тебе чаю? – спросила у Марфы мать.

Ничего, кроме чаю, она не заказывала – слишком дорого.

Марфа отрицательно покачала головой. Сергей Петрович быстро рисовал, Лёля старалась не смотреть, а Марфа смотрела.