– Да это не персонально вам упрек… – Илюшин раздраженно махнул рукой. – Но, черт возьми, даже в рамках версии о наркомане это следовало сделать! Очевидно же, что Шеломова засекли именно в супермаркете. Он громко говорил, привлекал к себе внимание… А здесь, – Илюшин постучал по картонной обложке, – даже нет свидетельства кассирши. Она могла вспомнить, кто стоял в очереди за жертвой. Однако ее никто не удосужился расспросить. Что за… халтура!

Он понимал, что не стоит сердить Истрика, но не мог удержаться.

Олег Юренцов зарабатывал техническими переводами и писал плохие рассказы. Олег нашел свою подругу убитой. Он пытался сообщить миру, что у него в руках оказались истории, записанные преступником, но ни у кого не хватило терпения, чтобы выслушать его. И тогда бедный глупый Юренцов зашифровал в рисунке сообщение, на которое должен был клюнуть убийца, и стал ждать, когда тот начнет охотиться за ним. Это для Юренцова заказчик был невидим. А вот у заказчика хранился договор с издательством, где черным по белому был записан адрес исполнителя.

Илюшин морщился от неловкости, представляя, как Юренцов покупает у кого-то из своих сетевых знакомых нож; прилаживает к поясу мешковатых брюк ножны; проверяет, как быстро он сможет выхватить свое оружие. Все это оказалось зря. Глупо это было, невыносимо глупо, и сам Юренцов выставил себя законченным дураком, и все это теперь не имело никакого значения, потому что его прикончили быстро и безжалостно, едва он вышел из лифта. Он вызвал Хроникера, точно дьявольскую силу, своими детскими каракулями на рисунке – и Хроникер пришел.

Всего этого не случилось бы, если бы следователь, установив маршрут штукатура Дмитрия Шеломова, изъял бы из магазина видеозапись.

– Качество записи в торговых залах низкое, – заметил Истрик. – И не факт, что нам удалось бы по ней идентифицировать вашего… фигуранта. Покупать конфеты – это не преступление. Что еще можно было ему предъявить?

Он снял очки и вытащил из ящика какой-то пузырек, из которого невозмутимо закапал в глаза. Зажмурился и притих.

– Можно было показать его фото жильцам подъезда. – Макар обращался к отражению Истрика, у которого вместо лица было пятно.

Следователь пожал плечами.

Илюшин побарабанил пальцами по столешнице.

– Дела объединят в одно производство? – спросил он. – Поджог офиса Льва Котляра и убийство Юренцова?

Соседнее кресло издало глубокий вздох. Истрик по-прежнему сидел, запрокинув голову к потолку и зажмурившись, а потому казалось, будто этот вздох, этот долгий немой укор обращен к небесам, пославшим ему Илюшина.

– Вы такой прыткий, Макар Андреевич. Вам это по жизни не мешает?

Илюшин вспомнил Бабкина, поджал губы и чопорно сказал:

– Отнюдь.

Макар вошел в квартиру около полуночи.

По дороге через ночной парк к нему привязалась кучка юнцов, опасно задиравших прохожих. Илюшин почти никогда не попадал в зону внимания такого рода компаний. «Плохой признак, – думал он, пока они догоняли его, точно стая бродячих собак, все сокращая расстояние. – Говорит о том, что я устал. И жалость к дураку Юренцову совершенно лишняя».

Когда парни приблизились, гогот и матерщина стихли. Илюшин не оборачивался, дожидаясь момента. И дождался. Стало совсем тихо, а затем скользнул то ли смешок, то ли шепоток – и шорох. Тогда он легко шагнул в сторону, и тот, кто должен был толкнуть его в спину, пролетел мимо и грохнулся на асфальт.

– Джеки Чан, что ли? – сказал предводитель, рассматривая Илюшина, который остановился под фонарем.

Этот парнишка был нехорош. Кураж остальных можно было списать на спайс. А у этого в глазах светилось жадное предвкушение. Широкая улыбка, обнажившая пустые десны, походила на оскал распотрошенной устрицы.

– У тебя в карманах ничего чужого не завалялось? – развязно спросил он.

Макар осклабился в ответ.

– Зубы твои, может? – предположил он. – Ты обронил – я подобрал.