– Однако, – продолжил архитектор, – если вы возьмете Фейру…, – он заботливо произнёс её имя, – то можете являться сюда с каждой новой луной, то есть раз в четыре недели, и от меня дож точно ничего не узнает.

Человек-птица неожиданно вышел из оцепенения, схватив свою трость.

– Хорошо, – рявкнул он. – Но она должна идти прямо сейчас.

– За домом наверняка наблюдают, – предупредил Палладио.

– Водяные ворота, – предложил Сабато. – Я найду гондолу с навесом, какой обычно пользуется мой хозяин. – Он повернулся к Фейре. – Иди собери свои вещи.

Фейра помчалась на мансарду, мысли кружились в голове, как водоворот. Но думать тут не о чем – она должна идти. Вещей у неё было мало: только платье на ней, кольцо на шее, монетка на груди и желтая туфелька под кроватью, в которой позвякивали цехины, которые она успела заработать. Мгновенье спустя она снова была внизу.

Следуя за Сабато Сабатини в полной тишине, за исключением шипящего факела, Палладио, человек-птица и Фейра шли по тёмной винтовой лестнице, ведущей к месту, где Фейра ещё не бывала, так как никогда не покидала дом на лодке.

Она стояла на влажной платформе. За каменным возвышением находилась пристань; зелёный прозрачный прямоугольник воды, где в прошлые века пришвартовывались семейные гондолы и баркасы.

Сабато открыл двери на пристань, и она увидели, как к ним приблизилась черная гондола с черным навесом, преодолевая будничное движение гондол и паромов, пересекавших сверкающий на солнце канал. Дюжий человек, стоявший у весла, поднял руку и подплыл ближе, чтобы забрать пассажиров. Врач первым ступил на судно, оглядываясь направо и налево в поисках шпионов и размахивая при этом клювом.

Сабато бледно улыбнулся Фейре, как всегда не находя себе покоя, и она понимала, что ему жаль отпускать её. Палладио отвел её в сторону и ласково взял за руку.

– Надеюсь, мы ещё увидимся, и однажды ты посмотришь на мою церковь, ведь она – плод твоего ума не меньше, чем моего, – сказал он подавленно, помогая ей перейти в гондолу.

Навес закрылся, и она оказалась в темноте, клюв человека-птицы тянулся к ней, белея во мраке.

Часть 3

Лев

Глава 27

Весь путь до Фондамента Нуове Аннибал хранил молчание.

Он не проронил ни слова, когда на побережье пересадил Фейру в судно покрупнее, и переговорил только с гребцом, указав ему путь до острова. Он молчал и злился, что его перехитрили уже дважды за неделю. Для него это было внове и совершенно ему не нравилось.

Аннибал раздумывал, что же ему делать с девчонкой, но когда они доплыли до Лаззаретто, он немного остыл. Она была не из болтливых, держалась скромно и благопристойно, сидела в гондоле, словно Мария-ди-Леньо, одна из деревянных Дев Марий, которых можно найти в любой венецианской церкви.

Аннибал отвык от женского общества, с тех пор как скончалась последняя из его тётушек. Мама появлялась в его жизни лишь изредка, но он никогда не говорил о ней.

Единственное предназначение матери – конечно же, быть матерью, и, бросив его, она потерпела полное поражение.

После её бегства о ней ходили столь постыдные слухи, что ему было тяжело даже произносить её имя. Бадесса и её сестры на острове стали его единственной семьей, но они были практичны и набожны, большинство уже в преклонном возрасте, и ни одна не отличалась красотой. А внешность Фейры, напротив, явно взволновала его.

Он помог девушке сойти на пристань, затем пошёл вперед, не дожидаясь её, пока они не достигли главных ворот и ямы с поташем. «Здесь нужно пройти – осторожно», – бросил он резко, зная, что ей не нужно ничего объяснять.

Бокка стоял на своем посту возле сторожки, когда подошёл врач. Аннибал даже не замедлил шаг. «Ни слова, – процедил он сквозь зубы, зная, что старик любит пошутить. Она моя служанка, не более того».