Безграничная - Синтия Хэнд (2015)

— Я не называю это ожиданием, — отвечает он. — Я должен идти.

— Подожди. Не уходи еще.

Он останавливается, что-то в выражении его лица, что не совсем осмеливается быть надеждой. Я пересекаю комнату и притягиваю за рубашку. На секунду он выглядит полностью смущенный, но затем я кладу руку на длинный парез на его боку, который еще не зажил. Я очищаю голову, настолько, насколько могу, затем вызываю сияние к своим пальцам. И оно приходит.

Он издает болезненный вздох, когда его плоть заживляется. Когда порез полностью исцелен, я убираю руку, но на его ребрах остается длинный, серебристый шрам.

— Извини за шрам, — говорю я.

— Вау, — смеется он. — Спасибо.

— Это самое малое, что я могу сделать.

Он подходит к моему окну и открывает его, наклоняясь, чтобы выйти на карниз. Затем поворачивается ко мне, ветер раздувает его волосы, его зеленые глаза полны печали и света, и он поднимает свою руку, чтобы махнуть мне. Я поднимаю свою.

— «Увидимся позже», — произносит он в моей голове, затем призывает крылья и улетает.

Я принимаю ванну. Тру каждую часть своего тела, брею ноги, вычищаю грязь из-под ногтей, пока, наконец, после длительного времени, не чувствую себя чистой. Затем сажусь за стол в банном халате и решаю трудную задачу по расчесыванию клубков своих волос. Наношу на лицо увлажняющий крем, на губы бальзам. Стою некоторое время перед шкафом, уставившись на желтый сарафан, который когда-то мама подарила мне на день рождения, который был на мне, когда Такер впервые отвел меня в «Bubba’s» на наше первое свидание. Я надеваю его, вместе с белыми сандалиями на ремешках, и спускаюсь вниз.

Моя черная куртка, в которую я была одета всё это испытание, аккуратно лежит на спинке дивана. Я поднимаю ее. Она пахнет как озерная вода и кровью. Иду к прачечной, чтобы бросить ее туда, но сначала проверяю карманы. В левом серебряный браслет. Я держу его в ладони, проверяя подвески.

Лошадь, когда они взлетели в сельской местности. Рыба, когда они встретились. Сердце. И теперь новая подвеска. Крошечный серебряный воробей.

Я надеваю его. Он звякает о кости моего запястья, когда я иду по коридору в старую мамину комнату. Сердце начинает биться быстрее, дыхание учащается, но я не колеблюсь. Я хочу увидеть его. Открываю дверь.

Кровать пуста, простыни свернуты в беспорядке, будто кто-то пытался в спешке убрать беспорядок. Здесь никого. Я хмурюсь.

Может я слишком долго собиралась, что найти его. Может, он ушел.

Чувствую, что что-то горит.

Нахожу Такера на кухне, он пытается и впечатляюще проваливает жарку яиц. Он толкает почерневшую массу лопаткой, пытается перевернуть ее, ошпаривается сам, покрывает все проклятиями, и начинает трясти руку, будто может стряхнуть боль. Я смеюсь, и он испуганно разворачивается. Его голубые глаза расширяются.

— Клара! — говорит он.

Мое сердце бешено колотится, когда я смотрю на него. Я подхожу к нему и забираю лопатку из его рук.

— Я думал, ты будешь голодна, — произносит он.

— Не для этого, — я улыбаюсь и хватаю кухонное полотенце, поднимаю сковородку, подхожу к мусорному ведру и выкидываю туда яйца. Затем иду к раковине, чтобы сполоснуть ее. — Позволь мне, — говорю я.

Он кивает и садится на один из кухонных стульев. На нем нет рубашки, только пара старых пижамных штанов моего брата. Даже так он выглядит как воскресное утро, думаю, это выражение подходит. Я стараюсь открыто не пялиться, когда подхожу к холодильнику и вытаскиваю упаковку яиц, разбиваю их в чашку, добавляю молоко, взбиваю все вместе.

— Как ты? — спрашивает он. — Джеффри сказал мне, что ты спишь.

— Ты видел Джеффри?

— Да, он был здесь некоторое время. Он казался сбитым с толку. Попытался всучить мне конверт, полный денег.

— Эм, извини? — спрашиваю я.

— Твои калифорнийские зазнайки думают, что ты можешь что-нибудь купить, — шутит Такер.