Чужая боль - Нидейла Нэльте (2018)

— Ну пусть стоит, — пожимаю плечами, про себя сожалея, что не выторговала бедняге немного отдыха.

— У тебя соль есть?

Лихорадочно соображаю, зачем ей может понадобиться соль, мотаю головой:

— Нет, закончилась.

— Перец? Крупа какая-нибудь?

— Неа, комбайн как раз отдала заправить, а запасов не держу.

Только на кухню не сунься.

— Ладно, — произносит раздражённо, потом лицо озаряется улыбкой и она достаёт из сумочки кошель с острыми колючками. — Забыла, что как раз купила.

Высыпает перед рабом, показывая, куда именно ему встать. Тот вздыхает, опускается на колени.

— Ты что, недоволен? — спрашивает.

— Доволен, госпожа, — спешит уверить раб.

— Оставь его, — говорю, — пусть думает о своём поведении.

Лучше бы крупу дала, честное слово.

— Ну что, — переключается, хватаясь за кнут и начиная поглаживать. — Прошло уже наказание? Покажешь?

— Ладно, — отвечаю, словно бы балансируя на грани недовольства и желания похвастаться. Нет, через полгода ты у меня тут не останешься, тварь. Такие, как ты, жить не должны.

— Антер! — зову. Выходит, в новой одежде, плечи расправлены. Вот таким ты мне ужасно нравишься!

Бросаю взгляд на Олинку. Глаза горят, язык обводит губы. Хорош, хорош, вижу… нравится.

— Ох, и почему я его себе не оставила? — сожалеет. — Раздевайся!

Антер не двигается.

— Олинка, — говорю, — я его хозяйка, он меня слушается.

— Правильно, конечно, — с долей обиды. — Но и меня тоже должен. Ты что, против, чтобы он разделся?

— Он мой! — повышаю голос.

— Не жадничай, всё равно я его уже видела. Ну покажи, хотя бы надпись!

Руки тянутся к пульту, сейчас ведь ни в чём не повинного парня мучить будет, если желанную игрушку не дают.

— Ладно, — говорю, желая убить сразу двух зайцев, — твой тогда пусть тоже разденется.

— Хорошо, — радуется.

— Вставай, — говорю её рабу, — раздевайся.

— Ты тоже, — добавляет Антеру. Оба дожидаются подтверждающего кивка от своих хозяек. Меня тошнит от собственной роли. У Олинкиного раба все колени кровоточат, но уж лучше подняться и раздеться, чем продолжать стоять на этих шипах.

— Давай я его полечу, чтоб тебе меньше забот было, — предлагаю, идя за медиком.

— Да ладно, ну его, — тянет, жадно следя за тем, как Антер раздевается.

Достаю походного медика, парень отшатывается, но перечить боится. Надеюсь, хуже не сделаю… Вручаю ему, пусть сам залечивает, так как похотливые ручки уже тянутся к чёрной надписи, и нужно спасать моё драгоценное имущество.

Олинка приседает, упираясь на колено, с вожделением рассматривает чёрные буквы. Сведу гадость поскорее! Сегодня же перепроверю, делают ли это где-нибудь ещё на чёртовом Тарине.

Ощупывает пальцами, прикасается языком. Антера ощутимо передёргивает. Олинка вскакивает:

— Он посмел выразить неприязнь!

Выхватывает кнут.

— Это мой раб! — осаждаю холодно. — Если бы он не выказывал неприязнь к кому-либо, кроме меня, получил бы уже от меня.

— На, — протягивает кнут. — Накажи сама.

— Не хочу, — отказываюсь. — Он правильно сделал. Это МОЙ раб! — подбавляю истеричных ноток. Олинка предпочитает не настаивать.

— Давай на колени, — командует. Антер стоит. Олинка начинает психовать.

— На колени перед госпожой!

— Я его хозяйка, — напоминаю.

— Так прикажи ему!

— Это мой раб!

— Ну ты же обещала! — такая непосредственная обида. — Скажу папе, что зря тебе подарили!

А вот этого не нужно, портить отношения с Корнелем я не собираюсь.

— Да что мне, жалко, что ли, — иду на попятную. Антер смотрит как на предателя, впрочем, быстро берёт себя в руки, становясь непроницаемым.

— Давай, раб, исполняй пожелания моей гостьи.

Ох зря я дура, дура! Олинка тут же заводится.

— Быстро на колени, скотина!

Антер исполняет, ему тут же суют под нос коленку: