Холодное время - Фред Варгас (2017)

– И я задумался об именах Амадея – оно редкое, согласитесь, – и Виктора. Так испокон веков называли герцогов савойских. Ну, я еще толком не проснулся, но я не буду утомлять вас сейчас перечнем всех Амадеев Савойских.

– Благодарю вас, майор.

– Но между 1630-м и 1796-м годами попадаются три Виктора-Амадея Савойских. Виктор-Амадей Третий воспротивился Революции, и в его герцогство ворвались удалые французские войска.

– И что из того? – устало спросил Адамберг.

– Ничего. Просто меня позабавило, что одного зовут Виктор, а другого Амадей.

– Прошу вас, Данглар, – сказал Адамберг, отлепляя очередную колючку, – бросьте вы свои завиральные идеи. А то мы с вами далеко не уедем.

– Понимаю, – сказал Данглар, помолчав.

Адамберг прав, подумал он, открывая дверь. Влияние комиссара просачивалось незаметно, как вода перед началом наводнения. С ним следовало быть начеку и держаться подальше от скользких берегов его реки.

Глава 12

Адамберг оставил при себе Жюстена, поручив ему записывать отчеты, приходившие из Бреши. Он включил громкую связь, и Жюстен забарабанил по клавиатуре компьютера, что он делал гораздо быстрее Адамберга, печатавшего двумя пальцами.

– Наш покойник женился на неотразимой Аделаиде двадцать шесть лет назад, – докладывал Мордан своим обычным невыразительным голосом. – Но сын переехал к ним, только когда ему исполнилось пять. Появление мальчика застало всех врасплох. Потом оказалось, что он провел почти все детство в специальном учреждении для детей с нарушениями психомоторики. Они употребляют другой термин, но смысл в этом. Короче, ребенок был не вполне нормальный.

– У Амадея почти ничего не сохранилось в памяти ни об этом времени, ни о самом заведении, – послышался на заднем плане бас Ретанкур. – Зато он помнит, например, уток, которым отрубали головы.

– То есть? – переспросил Жюстен, подняв голову и поправляя светлую прядь, которую он обычно зачесывал назад, что придавало ему вид довоенного отличника. – Вы сказали “утка”? Не “шутка”, и не “штука”, и не…

– Уток, – отрезала Ретанкур. – Им отрубали головы.

– Гильотина, – прошептал Адамберг.

– Комиссар, – продолжала Ретанкур, – не в обиду вам будет сказано, уткам всегда отрубают головы. Так уж повелось.

– Это могло произойти скорее на ферме, чем в клинике, – заметил Жюстен.

– Может, у них там проводились мероприятия, связанные с животными, – предположил Мордан, – сейчас это модно. Установить контакт, почувствовать свою ответственность, выполняя мелкие работы на свежем воздухе, задать корм, поменять воду.

– Для ребенка отсечение головы уткам – не безобидные “мелкие работы” на свежем воздухе, – сказал Адамберг.

– Он мог случайно это увидеть. Во всяком случае, малыш был явно не в себе. Как, впрочем, и сейчас, судя по всему.

– Что еще помнит Амадей?

– Холодную постель, вечно кричащую на него женщину. И практически ничего больше.

– Других детей с ним не было?

– Он помнит мальчика постарше, который водил его гулять. Амадей его обожал – наверняка какой-нибудь санитар. Кабинет их семейного врача находится в Версале, мы поедем туда с Вейренком. Ретанкур возьмет на себя Пеллетье, он сомнительный субъект.

На параллельной линии объявился Данглар:

– Нотариус Мафоре в Версале, я только что от него.

– Дался им всем этот Версаль.

– Версаль будет, конечно, попрестижнее Мальвуазина. Учитывая суммы, поставленные на карту, Мафоре выбрал солидную контору. Очень, кстати, красивое помещение, старинная деревянная отделка с пола до потолка, обюссонские гобелены, в том числе сцена охоты с парочкой непристойных деталей, как…

– Данглар, прошу вас, – оборвал его Адамберг.