Брат за брата - Андерс Рослунд, Стефан Тунберг (2019)

Адвокат Пер Линд кивнул, порылся в своей папке, словно ища что-то важное, и вскоре нашел. Упаковку жвачки.

– Хочешь?

Лео помотал головой; адвокат достал две подушечки, сунул в рот.

– Твой папа, Лео, подробно описал, что случилось, когда он приехал к вам домой. Когда он вломился в квартиру. Папа считает – это очень хорошо, что ты, Лео, оказался дома.

– Я встал между ними.

– И по-моему, именно об этом он хочет с тобой поговорить. О том, понимаешь ли ты это.

– Я ее спас.

– И если ты, Лео, хочешь услышать эти слова от него – поторопись. Потому что папу скоро переведут в другую тюрьму, в другом городе.

* * *

Здание полиции в Фалуне похоже на черную полуподкову. Снаружи. Внутри оно похоже на больницу и школу, потому что все официальные здания кажутся продолжением друг друга. Выглядят одинаково, звучат одинаково, пахнут одинаково. Там даже одинаковая температура и одинаковое, блин, атмосферное давление. Ничего не стоящее знание, отметку за него не поставят – но сегодня ему это рассказали.

Длинные светлые коридоры. Унылые двери, все куда-то ведут.

Но длинные белые халаты больницы и пиджаки и блузки школы здесь заменены другой формой. Черной. Когда его через все здание провожают в следственный изолятор, Лео понимает: тут абсолютно тихо. Ни из коридора, ни из камер, расположенных там в ряд, не доносится ни звука. Комната для свиданий, которую показал ему инспектор, тоже звукоизолированная.

Лео нравятся такие маленькие запертые пространства: там, если захочется, если понадобится, можно спрятаться, закрыться от мира.

Но – есть разница. Здесь тебя запирают снаружи, другие люди. Чтобы просто выйти пописать, надо нажать красную кнопку, инспектор специально подчеркнул это, прежде чем повернул ключ. Правила устанавливает кто-то другой, хозяин этого замкнутого пространства, а не он сам.

Тесное помещение становится по-настоящему тесным только тогда, когда не ты его выбираешь.

Лео и раньше приходилось ждать в запертых комнатах для свиданий. Дважды: когда отца посадили за поджог и когда он сидел за причинение тяжкого вреда посторонним людям, не членам семьи. Он тогда навещал отца, но в следственном изоляторе еще не бывал. Разница заметна. В следственном изоляторе темнее, больше запертых дверей. Само собой, тюрьмы окружены серой оградой, толстой и высокой бетонной стеной, но дневной свет все же проникает повсюду. А эта комната слишком маленькая, стены обшарпанные, на потолке – голые люминесцентные лампы. И поэтому здесь все по-другому. Разве что… Может, дело в том, что здесь пока еще нет осужденных? У людей надежда сильнее? А при жгучей надежде сильнее и отчаяние? Может, именно это и создает ощущение мерзости и тесноты? В тюрьме все понятно – там надо притереться и провести тягучее время.

Два пластмассовых стула. Деревянный стол. И дверь с большой стеклянной вставкой, чтобы персонал мог заглянуть в комнату. Окошко, которое не разбить. Заглянуть внутрь – но можно и выглянуть наружу – увидеть синие рубашки, что ходят мимо. Сотрудники пенитенциарного учреждения. Но он их не слышит. Не слышит, как его запирают. Не различает шагов, которые так хорошо знает – папиных шагов, а сразу вслед за ними – шагов надзирателя.

Только что побрился. Взгляд чистый, как вода. Он выглядел так когда-то давно, когда все было хорошо и он обещал маме не пить и не драться.

И от него пахнет мылом.

Но в этом ясном взгляде печаль, которая теперь стала отчетливее. Папа умеет выглядеть печальным, не становясь меньше, – большинство съеживается. И вот он стоит и рассматривает сына, который сидит за столом. Рассматривает и улыбается. И от этого – ощущение чего-то неправильного. Не подходящего этой тесноте.

– Где Винсент?

На папе синие штаны, белая футболка, рукава слишком длинные. И какие-то тапочки на ногах, которые до сих пор не знали ничего, кроме коричневых ботинок.

– Лео, где твой младший брат?