Брат за брата - Андерс Рослунд, Стефан Тунберг (2019)

Братья сидят и молчат, встречая отекший, налитый кровью материнский взгляд. Лео – потому, что не хочет говорить об этом. А Феликс – потому, что не знает, зачем сказал то, что сказал, оно как-то выскользнуло из него. Как когда тебя рвет: не получается ни удержать, ни проглотить.

– Полно коробок с разным печеньем. Почти сто коробочек сока. Все – у Винсента под кроватью.

И опять из него выскользнули проклятые слова, их легче сказать, чем удержать или проглотить. И в тот момент, когда он их произносит, уже неважно, как мама отреагирует. Это станет важно потом.

– Лео, Феликс – посмотрите на меня. Скажите правду. То, что под кроватью у Винсента, – вы это… где-то взяли? Украли?

– Нет.

– Да.

Они ответили одновременно. Или Лео чуть опередил Феликса. Во всяком случае, мама смотрит ему в глаза. Ее глаз – тот, в который Феликс только что не мог смотреть, – каким-то образом выбирается из-под отека и сине-красного века.

– Лео? Не воруй! Ты же знаешь. Тебе четырнадцать, ты уже не ребенок.

Голос у нее больше не слабый. Он ясный, отчетливый, и когда злость заставляет ее говорить чуть громче, Феликс понимает, что у нее недостает зуба с правой стороны. Вот, наверное, почему она не стала есть мармелад, тягучий, как резина.

– Кокосовое печенье, сок? Лео, где ты все это взял?

Старший сын встречает ее взгляд, не отворачивается – потому что решил не отворачиваться.

– Я верну все, что у Винсента под кроватью. Честное слово.

– Как?

– Положу под дверь. Ну, там, где взял. Чтобы нашли.

Вряд ли такое возможно. Но у мамы вид теперь не такой грустный, чем как был, когда они пришли.

– Этого мало. Слышишь, Лео? Ты должен еще попросить прощения.

– Мама, дверь была открыта, и я вошел. Оно просто там лежало. Я подумал, что… Винсент обрадуется.

Феликс помалкивает. Он уже сказал предостаточно. Но он знает, что брат лжет, и ощущения странные: мамино тело как будто усыхает, уменьшается – как голос, теперь едва слышный.

– Лео, ты старший. Старший. Это значит, что ты отвечаешь за происходящее дома, пока я здесь. Но это не значит, что ты можешь решать проблемы таким способом. Слышишь? Невыносимо, что ты тоже как…

Она обрывает себя посреди фразы. Но поздно – Феликс понимает, про что она подумала, про кого она хотела сказать, когда сказала, что Лео решает проблемы, как он. Лео тоже понимает: губы у него стали узкими, он злится.

– Мама, я не могу просить прощения. Тогда… неужели ты не понимаешь? Все станут болтать. Лучше оставить, как сейчас. Сейчас никто не знает. Можно же просто оставить так, как есть?

– Нет. Ты должен извиниться. Это и значит быть старшим.

Четырнадцать лет. Вот сколько ему. Это ведь не так уж много? На самом-то деле?

Ему хотелось бы убраться отсюда, прямо сейчас. Исчезнуть. Прочь от мамы, которая не понимает. Но он обещал отцу взять все на себя.

– Мама, послушай. Та тетка из социальной службы – что она тогда, к примеру, скажет?

Он как будто… бросает матери вызов. Угрожает. На самом деле он не хотел, но так это прозвучало.

Лео пытается объяснить еще раз. По-другому.

– Я только хочу, чтобы Винсент и Феликс, чтобы они… Прости. Это больше не повторится.

– Точно?

– Точно.

И у мамы вдруг снова делается ужасно утомленный вид, глаз снова скрывается в отеке, как когда они пришли.

– Мы еще поговорим об этом, потом. Когда я вернусь домой.

Перед уходом Феликс крепко обнимает маму, и она легонько целует его в щеку, шепчет, что любит его. Лео ее не обнимает, нельзя, он только бормочет: «Пока!». Потом, на протяжении всего пути по светлому больничному коридору, они не говорят друг другу ни слова, и в лифте Феликс становится в одном углу, а Лео – в другом. Между ними – несколько километров.

– Какой большой лифт. На такую длину я прыгаю на физкультуре.

Отвечая, Лео не смотрит Феликсу в глаза.