Брат за брата - Андерс Рослунд, Стефан Тунберг (2019)

Ты рассказывал о нас, Сэм.

– Тюремный коридор не так велик – вы таскались друг к другу постоянно. Ты должен знать, с кем он сблизился.

– Никто ни с кем не сближается, там все только рвутся на свободу.

Вы хорошо знали друг друга, Сэм.

В домике стало тихо, так же тихо, как снаружи. Поленья, которые раньше слабо постанывали, теперь отчетливо и громко трещали.

– Печь дымит, видишь? Надо плиту заменить. Помню, как мама ее меняла, когда мы были маленькими.

Серый дым красиво слоился над печкой, Бронкс покоился в нем, пока дым медленно поднимался к потолку. Бронкс подошел к столу, собрал фотографии. Более подробных ответов он не добьется, сколько ни задавай с вариациями одни и те же вопросы.

Он открыл входную дверь, и дым неловко встрепенулся, потянулся за ним.

Но на каменных ступеньках Бронкс остановился, повернулся, снова вошел внутрь.

– Ты рассказывал кому-нибудь о нас, Сэм?

– Чего?

– О том, что случилось здесь?

– Кто это спрашивает? Все еще легавый?

– Понимай как хочешь.

Сэм снова глумливо ухмыльнулся.

– А если и рассказывал?

И вошел в гостиную, указал на две маленькие спальни.

– В смысле – что случилось там? Проходи, Джон, и я расскажу тебе, что случилось. Проходи же!

– Я знаю, что случилось.

– Да ни черта ты не знаешь!

Сэм исчез из поля зрения, шагнув к спальне. Бронксу пришлось шагнуть за ним, чтобы не потерять брата из виду.

– Я решил больше не чувствовать, а ты – нет. Можно, можно решиться не чувствовать боли. Просто думать я этого не чувствую, и, черт возьми, не чувствовать. Я помню, как я последний раз просто посмотрел на него и сказал – ну ударь, я все равно не почувствую, – и старик побагровел, и все бил меня, и бил, и я ничего не чувствовал. Да, это было в последний раз. Он больше меня не тронет, вот что он знал. Мы оба знали. И тогда он начал бить тебя, Джон. А ты – ты чувствовал.

Сэм кивнул на все еще висевший на прежнем месте зеленый настенный телефон.

– Вот почему ты позвонил мне в тот вечер. Ты плакал и просил меня прийти сюда.

Только дрова потрескивают.

И чугунная плита, испускающая тепло, сухое и приятное.

И дурнота, которую нельзя выблевать, рядом с человеком, который решил так и жить среди своих воспоминаний, в этом гребаном доме.

Сэм словно наслаждался тем, что в первый раз за столько лет преимущество – у него. Он свободен. Не в камере. Он здесь в безопасности, в отличие от своего гостя.

– Проходи же! Джон, черт тебя возьми, войди, полежи для пробы на кровати, на которой лежал он. Ты, который до хрена всего нарасследовал.

На полочке для украшений лежало что-то, похожее на нож, на вязанной крючком салфетке, среди фотографий и стеклянных чашечек. Сэм потянулся к предмету, взял в руки, взмахнул перед собой.

Тот нож.

Это был тот самый нож. Зубчатое лезвие, кончик отломан.

– Мне захотелось забрать его. Черт, он так и лежал как улика в архивной коробке. Видишь засохшую кровь, Джон? А кусок лезвия так и остался у него в грудной кости.

Бронкс прошел мимо дома во второй раз. В последний раз. Вниз по пологой лужайке, к забору, калитке и своему автомобилю на обочине проселка. Ведя машину, он почти ни о чем не думал, не думал он, и ожидая парома и выходя из машины во время короткой переправы – подставить лицо ветру, посмотреть на чаек, круживших над пеной.

Он знал, что дурнота составит ему компанию, пока в отдалении не покажутся очертания Стокгольма. Посещение того, чего посещать не следует, всегда имеет такие последствия.