Я кивнула, глядя на свои сцепленные руки и удивляясь, отчего это я так нервничаю. Я ведь так хотела вспомнить события того вечера и ночи, но теперь, когда этот момент настал, испугалась. Испугалась и того, что не вспомню, и того, что вспомню. Больше всего на свете мне хотелось помочь Мартину доказать свою невиновность, но неужели я и вправду желала заново пережить унижение, которое испытала, когда мой кавалер уходил в обнимку со своей женой? Неужели я желала еще раз убедиться в том, что он ни во что меня не ставил? Ну и, разумеется, не следовало забывать и об обвинении, которое бросил мне в лицо Пит Кэрролл: что я имею какое-то отношение к исчезновению Донны Джой. И заново переживать эти события, если они действительно имели место, я уж никак не желала.

– Расслабьтесь, – глубоким и ровным голосом заговорил Джил. – Опишите вкратце то, что тогда произошло. Должен же я получить хотя бы общее представление.

У меня не осталось выбора. Я рассказала ему, как проследила за своим любовником до дома его жены, а потом наблюдала за ними из паба напротив. Как очнулась в квартире соседа, куда не могла попасть без посторонней помощи, но все эти события стерлись из моей памяти, похожей теперь на книгу с вырванными страницами.

– Сколько вы выпили в ту ночь?

– В этом-то все и дело: я не помню. Во всяком случае, после первого бокала.

– Полагаю, вы были расстроены тем, что ваш друг отправился домой к своей бывшей жене, чтобы заняться с ней сексом?

Я встретилась с ним взглядом, но в глазах его не было осуждения, одни лишь любопытство и проницательность. Я вновь лишилась присутствия духа, снова и снова спрашивая себя, сколько именно я готова рассказать этому совершенно чужому мне человеку.

– Вам знаком термин «диссоциация»? – спросил он.

Я покачала головой.

– Это значит «отрыв от реальности», – сказал Джил, откладывая в сторону ручку. – Она может быть слабовыраженной, как, например, грезы наяву, или же запредельной, как альтернативная личность. Мне часто приходится наблюдать ее у жертв боевых действий и насилия – они попросту блокируют эти травмирующие воспоминания. Таким образом мозг оберегает себя от неприятных впечатлений – он просто делает вид, будто ничего этого не было.

– И вы полагаете, этим и вызвана моя амнезия? Диссоциацией?

Джил кивнул.

– Тем, что мы называем «диссоциированной реакцией бегства» – разовым событием. Обычно его причиной становится травма, но наркотики и алкоголь тоже способны инициировать его. У пациента остались воспоминания, но мозг заблокировал их. То есть ушел в отрицание.

– Получается, в таких случаях эти воспоминания можно восстановить. Как? – спросила я, поймав себя на том, что мне не терпится начать.

– Вышибив двери, – ответил он и встал, направляясь в угол своего кабинета, где с кряхтением поднял какой-то прибор и принялся настраивать его. Прибор был похож на переносной проектор, только куда более продвинутый. – Проблема с подсознанием заключается в самом его названии, – сказал Джил, раскладывая аппарат. – Под-сознание, то есть то, что находится под нашим сознанием. Там происходит много интересного, но мы не можем до него добраться. Поэтому приходится искать способ обманом заставить мозг раскрыться. Ну вот, пожалуй, и готово.

Он отступил на шаг, любуясь делом рук своих: на треноге был укреплен длинный узкий параллелепипед, из задней части которого торчали провода.

– И сегодня мы прибегнем к одному из таких способов, – пояснил Джил, подходя к окну и опуская жалюзи. – Он называется ДПДГ: десенсибилизация и переработка через движения глаз. Забавное и непонятное название, верно?

Он щелкнул ручным переключателем, и прибор стал испускать прерывистые голубые вспышки, перемещающиеся слева направо. Каждая из них сопровождалась резким коротким звуком. Еще один щелчок, и все прекратилось.

– Это оно и есть?