– Нет, лежи, – слова даются ему с трудом. Я бросаю взгляд на Келлу, который застыл у окна, в его глазах тревога: вьюга не утихает. Парни сидят на ящиках, листая что-то в телефоне, в домике слышно лишь завывание ветра и треск поленьев. Сколько Марат сможет продержаться? Что, если у него начнется жар? Божечки, я обещаю, что поведусь на любые уговоры матери насчет очередного лечения, буду сидеть в клинике и делать все, что скажут, больше не буду сбегать оттуда, только пусть Давидов выживет. Пожалуйста…

Глава 20

Я сама не поняла, как закрыла глаза, прислушиваясь к тихому дыханию Давидова, и провалилась в сон. Нервы, волнение, холод, ночь в неизвестном месте дали о себе знать, несмотря на то, что я пыталась держаться до последнего, чтобы ничего не пропустить.

Меня разбудил приближающийся гул и хлопок двери. Я резко открыла глаза, упираясь взглядом в потемневшие от времени доски на стене, и повернулась, осматриваясь вокруг.

Марат спит. Или же?.. Я испуганно вглядываюсь в его бледное лицо, кладу ладонь на грудь и расслабляюсь: сердце бьется медленно, но гулко.

– Что происходит? За нами прилетели? – вопросительно смотрю на одного из людей Марата, оставшегося внутри домика. Тот кивает, подтверждая, что громкий звук издают лопасти вертолета.

Не успеваю сказать что-либо в ответ, как возвращается Келла и все вокруг приходит в движение. Они не пытаются разбудить Марата, перекладывают с парнями его на носилки и спешат в сторону вертолета, который каким-то чудом совершил посадку на небольшой расчищенной поляне у хижины. Я бегу за ними. Сейчас остро ощущаю холод, утопаю в сугробах, даже теряю кроссовку, но стараюсь не отставать.

– Подождите, а я? – спрашиваю растерянно, когда дверь вертолета закрывается и Келла собирается сесть на место второго пилота. Я цепляюсь пальцами в его куртку, дергаю, заставляя обратить на себя внимание. – Вы же не оставите меня здесь? – с истеричными нотками в голосе произношу я.

– Для тебя нет места. Мы отвезем его в больницу, а потом вернемся за тобой и остальными, если до этого времени не расчистят дороги.

– Нет, – качаю головой, не отрывая бешеного взгляда от мужчины. – Я должна быть с ним, я должна, пожалуйста. Не оставляйте меня здесь, прошу.

– Прекрати истерику, – жестко приказывает он, – из-за тебя мы теряем драгоценные минуты. Иди в дом и грейся, ты ничем не сможешь помочь. Только отвлекаешь.

Пальцы разжимаются, рука безвольно падает вниз. Я отступаю на шаг, потом еще и еще один. Когда винты вновь начинают работать и в лицо ударяет сильный поток ветра, кто-то оттаскивает меня подальше, а я все так же смотрю туда, где находится Марат, надеясь, что с ним все будет хорошо.

Что, если я вижу его в последний раз? Нет, пожалуйста, я не хочу, чтобы из-за меня он погиб. Не так. Не хочу чувствовать вину и рассказывать короткие истории Даше о ее отце. Пусть лучше сам принимает участие в ее жизни. Я не против. Абсолютно. И уже не злюсь на него. Почти. Только бы выжил...

Кажется, минуты тянутся нереально долго. Я уже потеряла счёт времени, пока ждала возвращения вертолета или хоть какой-то информации о состоянии Давидова. Все кручусь рядом с окном, прислушиваясь к звукам снаружи и пытаясь уловить в темном небе мигание огней. С опаской поглядываю на парней: все же не зря Марат сказал никому не верить. В животе противно урчит, я вспоминаю, что последний раз ела ещё вчера, но, кроме воды, здесь ничего больше нет, хорошо хоть, что тепло. Когда один из парней наконец-то даёт команду собираться, я уже и не верю, что нас заберут, но нет, через десять минут мы быстро погружаемся в вертолёт и летим в полном молчании. Келлы нет, и я не знаю, у кого спросить о состоянии Марата. Как он там? На глаза наворачиваются слёзы. Я отворачиваюсь к окну, чтобы никто не видел моей немой истерики, и смотрю вниз, в темноту, которую время от времени разбавляют огоньки уличных фонарей.