Девушка из песни - Эмма Скотт (2021)

– Поговорите с ним, милая. Он вас послушается лучше, чем меня.

– Миллер, – тихо позвала я. – Миллер, очнись. Очнись и посмотри на меня.

Прошу тебя.

Его глаза открылись, закрылись и снова открылись, остекленевшие, расфокусированные. А затем наши взгляды встретились.

Облегчение было настолько мощным, что у меня едва не подкосились ноги.

Я сжала его ладонь.

– Привет, малыш.

Он оставался таким же мертвенно-бледным под тенью щетины.

– Ви, – прохрипел он.

– Наконец-то, – обрадовалась медсестра. – С возвращением, дорогой. Дай-ка мне на тебя взглянуть.

Она прошлась по палате, проверяя и переписывая показатели, а я тем временем подтащила стул к кровати и тяжело опустилась на него, испытывая чувство дежавю. Другая больница, семь лет назад.

– Что случилось? – спросил он, слегка повернув голову на подушке.

– Помпа сломалась и ввела тебе слишком много инсулина, – ответила я. – У тебя упали показатели.

– Слишком длинный ответ. – Медсестра подошла, чтобы проверить капельницу. – А если короче: она тебе жизнь спасла, вот что случилось.

Губы Миллера дрогнули, когда он попытался улыбнуться.

– Она уже это делала. Давно.

Он закрыл глаза, и я испуганно посмотрела на медсестру.

– Он просто отдыхает, милая. Похоже, тебе тоже не помешает немного поспать.

– Я в порядке. – Ни за что не покину этот стул, наши руки все равно что скованы вместе.

Проходили часы, Миллер просыпался на несколько минут, а потом снова погружался в сон. У него взяли еще какие-то анализы, и я наблюдала, как доктор Монро шепчется с нефрологом, оба стояли с мрачным видом.

Около девяти вечера приехала мать Миллера. Я видела Лоис Стрэттон всего несколько раз, когда училась в старшей школе. Раньше она всегда выглядела уставшей и посеревшей. Миллер поселил ее в светлую квартиру в Лос-Анджелесе, и теперь она казалась более здоровой и жизнерадостной, хотя сейчас лицо искажала тревога за сына.

Она бросилась к Миллеру, лихорадочно шаря по нему взглядом.

– Я думала, он очнулся. Мне сказали, что он был в коме, но уже очнулся.

– Так и есть, – подтвердила я. – Сейчас он спит.

Она опустилась на стул.

– Мой дорогой мальчик, – запричитала она и со слезами посмотрела на меня. – Ох. Вайолет. Спасибо тебе, милая. Я так благодарна тебе за то, что ты оказалась рядом, когда он нуждался в тебе больше всего. Уже дважды. В ту ночь у тебя во дворе и сейчас. Только тогда показатели взлетели вверх, а сегодня упали на минимум.

– Мне стоило находиться рядом. Все время. Я могла уберечь его.

– В первую очередь это была моя обязанность. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза. – В каком-то смысле я тоже его бросила. Оставила самого о себе заботиться. Я столько зла ему причинила из-за того, что ужасно устала. Я сама нуждалась в помощи, но ее не было.

– Вы делали все, что могли, – возразила я.

– Как и ты.

Мы разделили мгновение тепла и понимания. Двое людей, которые больше всех любили Миллера.

Вошла социальный работник с букетом цветов.

– От некоей Бренды из «Рук помощи». Я оставлю их на окне.

Она поставила на подоконник ярко-желтые герберы вперемешку с белыми розами, предложила принести нам кофе и ушла.

– «Руки помощи»? – спросила Лоис. Мы обе разговаривали приглушенными голосами. – Это та благотворительная организация, которой Миллер собирается отдать все деньги?

Я кивнула.

– Для бездомных семей.

Она грустно улыбнулась.

– Ну конечно. Он непременно хотел кому-нибудь помочь, раз выпала такая возможность. Но и до популярности ему была присуща сострадательность. Несправедливость всегда его огорчала. А еще злила. Даже в детстве.

«– И нет ничего печальнее, чем именинный торт всего с одним отрезанным куском.

– Я могу придумать сотню вещей печальнее, – возразил Миллер».

Я улыбнулась.

– Таким он и был, когда мы познакомились.