– Или о чем-нибудь еще… Я просто вкладываю все это в песни. А зрители слышат и, может быть, отчасти понимают. Они понимают меня. – Я пожал плечами. – Заставляют менее остро чувствовать одиночество.

Темно-синие глаза Вайолет такие бездонные и красивые. Она видела и принимала каждую сломленную часть меня.

Воздух словно сгустился и стал тяжелее.

Я прокашлялся.

– Короче говоря, я хочу заниматься музыкой и зарабатывать достаточно денег, чтобы жить без постоянной нервотрепки. И помочь маме.

Вайолет нежно улыбнулась.

– Понимаю. Но с твоим талантом, боюсь, ты не в силах повлиять на уровень популярности.

Я усмехнулся.

– Думаю, ты преувеличиваешь.

– Ничего подобного.

Боже, ее вера в меня огромна. Как будто моя популярность – вопрос времени, а не случая. Но интернет и так наводнили подражатели Шона и Билли. Мой голос просто затеряется среди сотен других голосов. С другой стороны, мой собственный план отправить никому не известные, сырые, как ад, демо в звукозаписывающие компании тоже далек от идеала.

– Мы можем попробовать, но…

– Отлично! Я готова, если ты не против.

Но мне все еще нужно сказать ей, что я готов перестать вести себя как сволочь и стать другом, которого она хочет во мне видеть. Заботиться о ней, как она заботилась обо мне. Лучше всего сделать это быстро, как сорвать пластырь.

– Как дела с Ривером? – спросил я, открывая футляр.

Она настороженно выпрямилась на кровати.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты мой друг. И я хочу, чтобы ты была счастлива.

Ее плечи расслабились, а улыбка была чертовски притягательной…

– Спасибо. Я тоже для тебя этого хочу. Я скучала по тебе. – Ее улыбка дрогнула. – Но Ривер? Не уверена, есть ли у нас с ним что-то. Вообще.

– Нет? – Мое сердце встрепенулось и захотелось мгновенно сжечь свой план. – Почему?

Она пожала плечами.

– Он то кажется заинтересованным, то наоборот. Пригласил меня на Осенний бал, но с тех пор не писал. Просто это странно.

– Ох. – Я вытащил гитару и положил на колени, делая вид, что настраиваю ее. – На объявлении ты выглядела довольно счастливой рядом с ним.

– Только потому, что мне приходится упорно трудиться над собственным обаянием и остроумием даже для того, чтобы завязать самый банальный разговор, – съязвила она. – Черт побери, мы играли в игру для поцелуев, а он меня даже не поцеловал.

Я тут же вскинул голову, и сердце бешено заколотилось.

– Не поцеловал?

– Похоже, он нервничает в моем присутствии, но ведь это невозможно, верно?

– Нет ничего невозможного. – Мой голос внезапно охрип. Стал невнятным.

Вайолет заметила.

– Эм… а что насчет тебя? – спросила она, стряхивая невидимую соринку с пижамных штанов. – Идешь с Эмбер на бал?

Мне показалось или она боится ответа? Боится, что скажу «да»? Или «нет»?

– Я еще не приглашал. И даже не знаю, буду ли, – быстро добавил я.

Вайолет заправила за ухо прядь черных, как вороново крыло, волос. Ее взгляд был где угодно, но не на мне.

– Так… Начнем?

Я кивнул и отмел все свои благородные намерения. Нейтральная песня, которую я собирался сыграть, тоже последовала за ними. Моими мыслями завладела песня «Все, чего я хочу», которую хотел спеть ей накануне первого дня в школе.

– Готов? – спросила она.

– А что надо делать?

– Представься и скажи название песни, которой собираешься нас покорить.

Я сел на край кровати Вайолет, а она уселась рядом со мной, скрестив ноги и держа телефон.

– Пять, четыре, три…

– Эм, привет. Я Миллер Стрэттон, – произнес я, внезапно занервничав без храбрости, которую на вечеринке дарила текила. Глазок камеры уставился прямо на меня. – Э-э, я из Санта-Круза, штат Калифорния…