По правде говоря - Екатерина Риз

- Но ты же была там, ты с ними общалась!..

Я кивнула.

- Общалась. Но крайне мало. Я лишь пару раз пересеклась на производстве с Романом Артуровичем. И всё.

- А Григорий?

Я ничего не могла с собой поделать, я помедлила, после чего пожала плечами. Надеюсь, что отец не заметил возникшей паузы.

- Я с ним не встречалась, - соврала я. – Но знаю, что он женат, у него дети. Живёт где-то в другом месте.

Отец опустил глаза, снова покивал, на этот раз в такт каким-то своим мыслям.

- Понятно.

Мне стало безумно его жаль, и я в который раз подумала о том, что права в попытке скрыть от него и от мамы правду. Совершенно не представляю, как бы они её восприняли. Наверное, не нашли бы успокоения ни в чём.

- Всё у них значит хорошо и замечательно, - вновь заговорил папа.

Я потянулась к нему, накрыла его руку своей ладонью, чуть сжала.

- Пап, не нужно об этом думать. Всё давно закончилось.

Он вскинул на меня глаза, взгляд был обескураженный.

- Что это значит? Ты никогда так не говорила.

Я мысленно чертыхнулась, аккуратно убрала свою руку от его руки. Села на стуле ровно. Посмотрела на Веру, будто в поиске поддержки, хотя понимала, что помочь она мне ничем не может. Собралась в очередной раз с мыслями и сказала отцу:

- Я испугалась, папа. Меня настолько накрыло желание что-то узнать, в какой-то момент мне показалось, что я готова на всё. Я… даже осторожно поспрашивала у Андрея… Романовича. Папа, он даже не сразу вспомнил про Ксению. Мне кажется, если человек к чему-то причастен, он вряд ли забудет имя, да и само событие. Тебе так не кажется?

- Нет, - отрезал отец, - мне так не кажется. Всё зависит от человека.

- Ты что же, - подала Вера голос, - призналась, чья ты сестра?

- Нет, - поспешно ответила я. – Просто расспрашивала о Григории и осторожно задала несколько вопросов.

Отец тяжело мотнул головой, затем поднялся из-за стола. Проговорил будто в пустоту:

- Не нравится мне это.

Я посмотрела ему вслед, когда он вышел из кухни, а когда повернула голову и встретила взгляд мачехи, та мне негромко сказала:

- Пусть всё останется так. Тебе ведь нечего ему сказать?

- Нечего, - подтвердила я. Мои губы дёрнулись в печальной улыбке. – По крайней мере, ничего хорошего.

Вера вздохнула, затем кивнула. А когда встала, похлопала меня по плечу тёплой рукой.

Из дома отца я поспешила уйти. Папе необходимо было успокоиться, побыть в тишине, в кругу семьи, а когда я была рядом, у меня складывалось впечатление, что он без конца высматривает во мне фальшь. Так, в принципе, и было, я отцу соврала, но легче ему от моих признаний точно бы не стало. Этими мыслями я себя успокаивала и давила в себе чувство вины.

Сев в автобус, я вдруг подумала, что совсем не хочу ехать домой. Точнее, не хочу ехать к подруге, мне тоже нужна была пауза. Успокоиться, сконцентрироваться, отпустить от себя разочарование отца, которое исходило от него волнами весь вечер. И я вышла через несколько остановок из автобуса, оказавшись в самом центре города. Немного прошлась, разглядывая светящиеся вывески, и наслаждаясь теплым осенним вечером, правда, в какой-то момент запахнула на груди кардиган, когда стало чуть прохладно. Я шла медленно, поглядывала по сторонам, на витрины и людей, и вместо сестры и всего, что было с ней связано, задумалась об Андрее. Мысли о нём принесли боль, в груди, на самом деле, возникла болезненная тяжесть, на какой-то момент мне показалось, что мне нечем дышать, захотелось плакать, и я задышала глубоко и неровно, стараясь прогнать отчаяние. Я вспоминала его, последние недели, что провела рядом с ним, а потом его сухой голос и недовольное выражение лица, когда он оставил меня перед калиткой родительского дома. Оставил и ушёл, понимая, что, скорее всего, мы с ним больше никогда не увидимся.