Пленник - Борис Тюрин, Ольга Коротаева (2017)

София, которую тянул за руку принц, пролезла между двумя ухмыляющимися громилами и вдруг оказалась на круглой площади. Некогда именно сюда она каждый день приходила за хлебом. Прямо перед ней стояли два офицера: один невысокий, тощий, похожий на вяленую рыбу, а второй обычного роста, но просто невероятно толст. Оба смотрели на мальчишек, что неожиданно появились перед ними.

— Хватай этих, — отрывисто сказал вяленый.

Толстяк послушно схватил Софию и Циоана за воротники:

— Так сопляки же еще совсем!

— Не до жиру, — отмахнулся тот и пошагал в сторону лечебницы, по случаю переведенной в ранг гарнизона, так как только там было достаточно кроватей. А больных пришлось распределить по домам врачей и сестер, но того требовали государственные дела. Думая обо всех этих проблемах, офицер все больше раздражался: как не вовремя всегда приезжают эти господа от короля!

Толстяк вздохнул и, не обращая внимания на активное сопротивление мальчишек, потащил тех к небольшому деревянному домику оформлять новобранцев.

Из небольшой группы людей выступил маленький худой человечек с пронзительным взглядом белесых глаз. Он долго смотрел в сторону удаляющегося офицера, пока тот не скрылся за крашеной дверью, протолкнув предварительно внутрь Софию и Циоана.

XV

Над пасмурным морем плыл сиротливый туман. Рыбаки привыкли к нему, точнее — не представляли себе иного начала обычного рабочего дня. Миндские морские туманы были издавна известны всем мореплавателям побережья. Рыбаки Минда воспринимали его, как неизменную составляющую своей жизни, в туман они уходили за добычей, а когда утренний бриз разгонял его, предварительно порвав в драные клочья, разворачивали лодки к берегу. Так было всегда, во времена отцов, дедов и прадедов. Так было и сегодня.

Лодки, одна за одной, шурша по шершавой гальке пропадали в молочном мареве. В нём же, как в грязной вате, гасли скрип уключин и плеск воды об склизкие борта. Все знали, что дальше, чем на полсотни шагов, друг до друга уже не докричишься. Рыбацкий промысел в Минде передавался по наследству, не отпускал своих, не принимал чужаков. Рыбаки чуть не с младенчества знали своё изогнутое побережье, особенности неровного дна, по одним им известным признакам придерживались границ морских угодий, принадлежащих разным деревням.

С незапамятных времён все придерживались негласного кодекса, делились добычей, пойманной в чужих водах, дружно гоняли посторонних, а когда их не было — дрались между собой, впрочем — до смерти никогда не доходило. В рыбацком деле каждый был мастером, знал своё дело, не нуждался в подсказках и понуканиях. В сплошном тумане лодки безошибочно выходили на заранее оговорённые места, забрасывали сети, выбирали поставленные вчера, словом — день начинался, как всегда.

Первым неладное почуял слепой Гунтар, прозванный Совой. Он вдруг выпрямился, не выпуская из рук сотни раз перелатанной сети, и всем корпусом повернулся в сторону открытого моря.

— Там кто-то есть, — глухо пробормотал он. Слух у него, как у каждого слепого, был гораздо острее, чем у остальных сельчан. Однако деревенский староста Булга, на чьей лодке издавна ходил Гунтар-Сова, был не в духе — одна сеть оказалась совсем пустой, другая порвалась по непонятной причине, третья зацепилась невесть за что и поднять её не было уже никакой возможности. Этого хватило, чтобы досадливо отмахнуться от слов слепого.

— Отстань, Сова, — буркнул Булга, упорно, но, тщетно дёргая сеть, — Там косой Имыр с Кудой промышляют. Помогай давай, что я тут один тяну…