Другая королева - Филиппа Грегори (2016)

Это его останавливает, я знала, что так будет.

– Это вопрос чести для нас обоих, – говорю я на всякий случай. – Я не могу допустить, чтобы вас обвинили, что вы воспользовались своим положением в качестве моего опекуна. Подумайте, как ужасно будет, если кто-то скажет, что я была в вашей милости и вы обесчестили меня в своих мыслях.

Он едва не давится.

– Никогда! Я не такой!

– Я знаю. Но так скажут люди. Люди всю мою жизнь говорят про меня ужасные вещи. Меня могут обвинить в том, что я пыталась вас соблазнить, чтобы сбежать.

– Никто не может такого измыслить!

– Вы же знаете, об этом уже говорят. Нет ничего, что бы ни сказали обо мне шпионы Елизаветы. Про меня говорят самое худшее. Им не понять, что я чувствую… к вам.

– Я сделаю все, чтобы уберечь вас от клеветы, – заявляет он.

– Тогда сделайте вот что, – говорю я. – Убедите Сесила, что сможете стать опекуном моего сына Иакова, а я могу возвратиться в Шотландию. Когда я вернусь на трон, я буду недосягаема для скандала и для шпионов Сесила. Вы можете меня спасти. И уберечь Иакова. Сберегите его ради любви ко мне. Это будет наша тайна. Тайна двух наших скрытных сердец.

– Хорошо, – просто отвечает он. – Верьте, я так и сделаю.

1570 год, июнь, Чатсуорт: Джордж

Соглашение достигнуто, слава богу, достигнуто и вскоре будет заключено и подписано. Королева вернется в Шотландию, а я стану опекуном ее сына. Ничто, кроме этой обязанности, не может утешить меня в ее потере. Но стать отцом ее мальчику – это все для меня. Я буду видеть в нем ее красоту, я выращу его, как она пожелает. Я вложу в него свою любовь к ней, она увидит, что из моей опеки он выйдет достойным молодым человеком. Она будет гордиться им, он станет моим воспитанником, и я сделаю из него хорошего принца – ради нее. Я не подведу ее. Она доверяет мне, и она увидит, что я стою доверия. И какая радость будет, когда в доме поселится маленький мальчик, мальчик, чья мать такая красавица, мальчик, которого я смогу любить ради его матери и ради него самого.

Похоже, наши несчастья окончены. Восстание в Норидже подавлено со стремительной жестокостью, а те католики, что слышали о папской булле против Елизаветы, не торопятся совать голову в петлю. Норфолка выпустят из Тауэра. Сесил сам высказался, что, пусть его проступок и велик, преступления его не составляют измены. Он не предстанет перед судом и не получит смертного приговора. Я чувствую куда большее облегчение, чем показываю Бесс, когда она мне рассказывает.

– Ты недоволен? – озадаченно спрашивает она.

– Доволен, – тихо отвечаю я.

– Я думала, ты будешь рад. Если Норфолка не обвиняют, значит, и на тебе тени нет, ведь ты сделал куда меньше.

– Меня не это радует, – говорю я.

Меня раздражает то, что она предполагает, что я думаю только о своей безопасности. Но она меня постоянно раздражает в эти дни. Она ни слова не может сказать, чтобы меня не задеть. И пусть я знаю, что это несправедливо, даже то, как она входит в комнату, заставляет меня скрипеть зубами. Она как-то ставит ноги – тяжело, как баба, идущая на рынок, и она вечно таскает с собой расходные книги, она всегда так занята, так прилежно трудится, так умело. Она похожа на экономку, а не на графиню. В ней нет изящества. Она совершенно лишена изысканности.

Я знаю, знаю, что я чудовищно несправедлив к Бесс, обвиняя ее в том, что ей не хватает очарования женщины, выросшей при дворе и рожденной для величия. Я должен помнить, что женился на ней по собственному выбору, что она хороша собой, здорова и нрав у нее добрый. Нечестно сетовать, что она не так хороша, как одна из прекраснейших женщин в мире, и манеры у нее не как у королевы одного из изысканнейших дворов Европы. Но в доме у нас такое существо, такое совершенство улыбается мне каждое утро – как я могу ее не боготворить?