Бельканто - Энн Пэтчетт (2018)

Была суббота, но все дни были настолько похожи один на другой, что никто не вел им счет, кроме двоих: отца Аргуэдаса, который в субботу принимал исповеди и готовился к воскресной службе, и Беатрис, для которой выходные были ужасными потерянными днями, потому что ее любимый сериал «История Марии» шел только с понедельника по пятницу.

– Ожидание – очень полезная вещь, – поучал ее командир Альфредо, любивший порезонерствовать. – Ожидаемое становится более желанным.

– А я не хочу ждать! – воскликнула Беатрис и вдруг поняла, что готова прямо сейчас расплакаться от расстройства: перед ней, точно бескрайняя безжизненная пустыня, расстилались унылые, ничем не заполненные дневные часы. Она уже вычистила свое оружие, прошла построение, и в карауле ей не надо было стоять до самого вечера. Можно, конечно, вздремнуть или полистать один из тех журналов, которые она и так уже листала сотни раз, ничего не понимая, но от одной мысли о сне и журналах Беатрис замутило. Она хотела наружу. Хотела погулять по улицам, как все нормальные девчонки, и чтобы мужики свистели ей вслед. Ей хотелось сделать хоть что-нибудь!

– Я пошла к священнику! – объявила она Альфредо и быстро отвернулась. Плакать нельзя было ни в коем случае. Беатрис была уверена: хуже слез ничего быть не может.

Исповеди отец Аргуэдас проводил в режиме «переводчик по желанию». Если человек желал исповедоваться не по-испански, священник готов был просто сидеть и слушать, представляя себе, что исповедуемые грехи, проходя через него, отпускаются Господом Богом точно так же, как если бы он все сказанное понимал. Если же человек желал исповедаться «по старинке», хотел быть понятым, священник приглашал на исповедь Гэна, если это не нарушало его расписания. Гэн превосходно справлялся со своей работой: казалось, он обладал замечательной способностью не слышать слов, слетающих с его собственного языка. Сегодня это, впрочем, было неважно, потому что Оскар Мендоса исповедовался на испанском. Они сели лицом к лицу, отодвинув два кресла в угол столовой. Из уважения к исповеди остальные избегали заходить в столовую, если видели, что священник с кем-то уединился. Вначале отец Аргуэдас вынашивал идею устроить что-то вроде настоящей исповедальни в гардеробной, но командиры решительно воспротивились. Все заложники должны постоянно находиться в зоне видимости.

– Благословите меня, отец, потому что я согрешил. Прошло три недели с моей последней исповеди. Дома я хожу на исповедь каждую неделю, честное слово, но здесь, в наших теперешних обстоятельствах, даже особо и не погрешишь. Ни тебе спиртного, ни азартных игр, и только три женщины. Даже с самим собой почти невозможно согрешить – спрятаться некуда.

– Это вознаграждение за наши испытания.

Мендоса согласно кивнул, хотя он едва ли смотрел на дело таким образом.

– Видите ли, меня здесь посещают сны. Как вы думаете, отец, могут ли сны считаться грехом?

Священник пожал плечами. Он обожал исповеди за возможность поговорить с людьми и, быть может, освободить их от тяжелой ноши. До того как отца Аргуэдаса захватили в заложники, количество принятых им исповедей исчислялось пальцами на одной руке. А теперь выдавались дни, когда люди становились к нему в очередь, чтобы исповедаться. Ну и пусть себе грешат помаленьку, думал отец Аргуэдас, зато повод для беседы всегда будет.

– Сны являются продуктом подсознания. Это темная территория. Но мне кажется, будет лучше, если ты мне все расскажешь. Может быть, я смогу помочь.

В столовую заглянула Беатрис, ее коса блеснула в солнечном луче.

– Вы уже закончили? – спросила она.

– Нет еще, – ответил священник.

– А скоро?